— Представляю, какой замечательный из тебя получится отец. — Она еще раз сжала ему руку и пустила лошадь шагом. — А теперь я вот что думаю. Дело не только в земле, и в долгу мы не только перед землей. Я обязана матери своей жизнью. Благодаря ей у меня есть ты. Благодаря ей у меня скоро появится племянник или племянница.
Он помолчал и сказал:
— Ты в долгу не только перед ней.
— Да, я знаю, — кивнула она, ибо с самого начала не сомневалась, что Адам ее поймет. Он всегда ее понимал. — Перед Джеком Мэрси я тоже в долгу. У меня прошла обида, прошло и горе. Он дал жизнь мне и моим сестрам. Твоему будущему ребенку — тоже. За это я ему благодарна. И, может быть, это он сделал меня такой, какая я есть. Если бы Джек был другим человеком, то и мой характер сложился бы иначе.
— Что с тобой будет, Уилл? Ты задумываешься о будущем? Впереди она видела только смену времен года и много-много работы. Земля ждала от нее отдачи и всегда будет ждать.
— Не знаю.
— Почему бы тебе не сказать Бену, как ты к нему относишься? Она вздохнула и пожалела, что у нее нет от Адама никаких тайн.
— Я и сама еще не решила.
— Решение тут ни при чем. — Он улыбнулся и пришпорил коня. — Мозги в этом деле не помогают.
Что он хочет этим сказать? Уилла нахмурилась, заставила лошадь перейти на галоп.
— Ты мне тут туману не напускай. Я ведь тоже наполовину индианка. Если хочешь что-то сказать, говори прямо.
И тут он вскинул руку, приказывая ей остановиться. Она беспрекословно подчинилась, а в следующую секунду тоже учуяла знакомый запах. Запах смерти. Но ведь здесь кладбище — казалось бы, чему удивляться? Она не любила этот запах, поэтому и бывала здесь редко.
Но то был другой запах. Смерть старая пахнет покоем и прахом. Здесь же воздух был пропитан смертью недавней, а она кричит и щекочет ноздри.
Они спешились, повели лошадей в поводу. Было тихо, лишь щебетали птицы да шумела высокая трава.
Уилла увидела, что могила ее отца осквернена. Ее охватило гадливое, суеверное чувство. Оскорблять мертвых — дело скверное и опасное. Уилла передернулась, прошептала молитву на языке своей матери, чтобы успокоить разгневанных духов.
Ей и самой нужно было успокоиться, и она отвернулась от могилы, посмотрела на бескрайний простор, тянувшийся до самого горизонта.
«Грубо и подло», — подумала Уилла, чувствуя, как в ней закипает целебная ярость. На могиле Джека Мэрси валялся обезглавленный скунс. Надгробный камень был перепачкан кровью, а сверху красовалась отсеченная голова зловонного зверька.
Засохшей кровью сверху было написано:
«Мертв, но не забыт».
Уилла содрогнулась, а Адам положил ей руку на плечо:
— Иди к ручью. Я тут приберу.
У нее подкашивались ноги, и очень хотелось послушаться Адама. А еще лучше — сесть в седло и ускакать прочь. Но ярость была сильнее, а кроме ярости, проснулось и чувство долга.
— Нет, он был моим отцом. Я сама это сделаю. — Она вернулась к лошади, расстегнула седельную сумку. — Не беспокойся, Адам. Я справлюсь.
Достала старое одеяло, немного отвела душу, раздирая его на куски. Потом надела перчатки. Глаза ее лихорадочно горели.
— Каким бы отец ни был, такого он не заслужил. Опустившись на колени, она принялась отскребать камень от грязи. Ее подташнивало, но руки не дрожали. Когда она закончила работу, перчатки были так перепачканы, что их оставалось только выбросить. Останки зверька Уилла положила в обрывок одеяла и завязала его.
— Я закопаю, — сказал Адам.
Она кивнула, поднялась. Сходила за водой, стала оттирать запекшуюся кровь, но ничего не вышло.
Уилла подумала, что надо будет приехать сюда еще раз, захватить какое-нибудь специальное моющее средство. Сейчас больше ничего не сделаешь. Она села на корточки. Натруженные руки замерзли от холодной воды.
— Я думала, что я тебя люблю, — прошептала она. — Потом решила, что ненавижу. Но никогда еще я не испытывала к тебе такого сильного, глубокого чувства. — Она закрыла глаза, постаралась забыть о зловонии. — Я думаю, с самого начала мишенью был ты. Ты, а не я. Что же ты такого сделал?
— Вот, выпей-ка.
Адам помог ей подняться, протянул флягу с водой. Она жадно выпила, желая смыть дурной привкус во рту. На могиле ее матери росли цветы, а надгробный камень отца был заляпан кровью.
— Кто же ненавидел его до такой степени? За что? Кого он обидел больше, чем меня и тебя, больше, чем Лили и Тэсс? Разве может быть нечто худшее, чем предать собственного ребенка?
— Не знаю.
Адам не думал об этом, его беспокоило только состояние Уиллы. Он взял ее под локоть, подвел к лошади.
— Ты сделала здесь все, что могла. Поехали домой.
— Хорошо.
Она чувствовала себя ломкой и хрупкой, словно все ее тело превратилось в лед.
— Да, едем домой.
Они поехали на запад, по направлению к ранчо, а предзакатное небо было того же кровавого оттенка, что и надгробный камень Джека Мэрси.
Четвертое июля в здешних местах отмечали широко. Был и фейерверк, и состязания ковбоев, и скачки, и родео. Уже не первый год местные ранчо устраивали соревнования, в которых могли принять участие монтанские ковбои.
В этом году был черед ранчо «Мэрси» принимать гостей. Правда, Бен предлагал перенести празднество в «Три скалы», а Нэйт советовал в этом году вообще обойтись без праздничной шумихи. Уилла выслушала обоих, но поступила по-своему.
У ранчо «Мэрси» есть свои традиции, и они будут соблюдаться.
И вот настал день праздника. Отовсюду съехались участники состязаний и зрители. Ковбои смачно шмякались из седел об землю, вставали, отряхали задницы, снова запрыгивали на необъезженных коней. На просторном лугу шел второй тур соревнований по перекатыванию в бочках. Возле коровника грохотали копыта и свистел рассекаемый арканами воздух — там сошлись мастера лассо.
На красно-сине-белом помосте играл духовой оркестр. Когда становилось известно имя очередного победителя, музыка на время прерывалась. Гости поглощали в огромных количествах картофельный салат, жареных цыплят, пиво и холодный чай.
Кое-где трещали кости, а у некоторых разбивались сердца.
— Я вижу, мы с тобой в одной паре стреляем по мишеням, — сказал Бен, обнимая Уиллу за талию.
— Значит, ты проиграешь.
— Хочешь пари?
Она наклонила голову:
— На что?
Он наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Уилла возмущенно закатила глаза.
— Не может быть, — сказала она. — Такого не бывает.
— Что, трусишь? Она поправила шляпу.
— Если ты такой отчаянный, Маккиннон, можешь рискнуть. Но ведь перед стрельбой ты еще должен объезжать жеребца, верно?
— Я туда и направляюсь.
— Я с тобой, — сладко улыбнулась Уилла. — Поставила двадцатку на Джима Брюстера.
— Против меня? — оскорбился Бен. — Ну ты и даешь.
— Я видела, как Джим тренировался. Его натаскивал сам Хэм. Уилла не стала добавлять, что на всякий случай поставила и на
Бена Маккиннона — полсотни. Нечего ему задирать нос.
Им навстречу шел Билли с молоденькой блондиночкой в обнимку. Под носом у Билли запеклась кровь.
— Привет, Уилл. Сейчас Джим будет выступать.
— Да-да, иду. Что у тебя с носом?
— Да так, ерунда. — Он потер ушибленное плечо.
— Сильно шмякнулся?
Она засмеялась, оглянулась на Бена.
— Ничего, паренек, у тебя еще все впереди. Ты будешь объезжать бычков и жеребцов, когда Маккиннон уже будет сидеть с радикулитом в кресле. Главное — слушайся Хэма.
Хэм тем временем нашептывал Джиму Брюстеру последние инструкции.
— Ты и сама могла бы выступить, — сказал Билли. — Лучше тебя только Адам ездит верхом, а он к необъезженным жеребцам равнодушен.
— У него свои привычки. Ладно, я подумаю над твоим предложением.
Тут судья подал сигнал к старту, и Уилла отчаянно завизжала:
— Джим, давай!
Он заметался в облаке пыли, высоко вскинув правую руку. Через восемь секунд ударил колокол, и Джим спрыгнул на землю, очень довольный собой. Зрители восхищенно загудели.