и люди получше, построенный в 1980-х у оживленной магистрали Вест-стрит и Всемирного торгового центра. Раньше его кварталы ничем особенным не выделялись, но теперь через дорогу, там, где раньше стояли башни, за двадцатифутовой металлической сеткой, изнутри обтянутой брезентом, день и ночь горели белые огни. Тем, кто жил рядом, пришлось обзавестись светонепроницаемыми шторами. За два года особо заметных успехов не добились. Джордж приехал, чтобы забрать сына, и до того, как обозначил свое присутствие, посмотрел, как тот играет в баскетбол с друзьями; у реки был парк, он наблюдал с чего-то вроде парапета, отделявшего северную часть парка от южной, где находилась баскетбольная площадка. К западу стояли деревья и тек Гудзон. Водитель ждал его на дороге, с которой туда, где стоял Джордж, спускалась лестница. Джордж был доволен тем, что попросил его подождать, решив понаблюдать за игрой. Вот Нейт с его роскошной шевелюрой в самой гуще событий. Волосы собраны в хвостик, как у самурая. На груди потная серая футболка. Джордж посмотрел туда, где из-за деревьев проглядывал Гудзон, и вспомнил ту ночь в 1976-м – попытался представить себя там, на свалке, на грязном песке, под всеми этими сооружениями… рядом с этой прекрасной женщиной; в груди что-то снова екнуло. Он представлял, как они состарятся вдвоем, будут путешествовать вместе… Она не хотела отказываться от своей квартиры, своего убежища, и они решили купить загородный дом и вместе его обставить. Его мини-холодильник из прочного пластика, наверное, был до сих пор зарыт где-то здесь: «Иглу». «Иглу ™». Вот в чем было отличие между прошлым и настоящим, одно из отличий: тогда никому в голову не пришло бы называть вещь ее фирменным наименованием. До середины 80-х, а то и позже, он вообще не знал, что эти холодильники называются «Иглу ™». Черт, да «Браун и Ко» ввели в обиход больше корпоративного маркетингового жаргона, чем остальные компании, и компания все еще обучала ассистентов поправлять тех, кто не использует нужные термины.
Соевый низкокафеиновый латте, детка, толл, гранде или венти. Раньше мини-холодильник он так и называл:
мини-холодильником. Теперь называть его можно было только фирменным наименованием. Джордж следил за тем, как Нейт вел мяч. Пять футов восемь дюймов, широкая грудь, широкая спина, весь в мать, крестьянские гены ее родни. Джордж поздно вырос, Нейт еще мог прибавить дюйм или два, Джордж знал, что вопрос роста для него был очень болезненным. Он хорошо владел мячом. Он вел мяч к кольцу, его встретил парень на целых три дюйма выше. Нейт бросился влево, плечом оттеснил соперника, направляясь к лицевой линии. «Следи за хуком!» – раздался крик с трапеции, но было уже поздно, Нейт подпрыгнул, закрывая своей широкой спиной мяч от парня повыше, высоко подняв правую ногу, и выполнил классический хук. Так и есть, подумал Джордж, за хуком можно только
следить. Нейт мог бы заменить Боба Кузи в 1958-м, только был шире, весил больше, но этот старый как мир бросок был безупречен. Он даже не взглянул на то, как мяч влетел в корзину, лишь убедился в том, что попал, и трусцой побежал на оборонительную позицию к центральной линии. Он миновал игрока своей команды: тот протянул ему руку на уровне талии, их пальцы слегка соприкоснулись; жест, означавший другой жест.
Каково это – наблюдать, как твой сын движется так искусно, плавно, знакомо, и ты видишь, как он отражается в том, что делает, – весь, как он есть. Этот старомодный бросок – вполне в духе Нейта. Недавно он расспрашивал Джорджа о жилетках, кармашках для часов и гетрах. Что же он чувствовал, глядя на сына? Это было принято называть гордостью, но вместе с тем это было чем-то большим. Похожим на сентиментальный рекламный ролик, где улыбались дети из страны третьего мира и в замедленной съемке расцветал цветок, пока над головой проносились облака, только ребенок был его сыном, а цветок… что означал цветок? Его самость, его личность, его жизнь, любовь к сыну, существование на этой планете, неверные шаги новорожденного теленка, только что вставшего на ноги, – чем было это чувство завершенности, самореализации, когда ты видел, как торжествует твой сын, расцветает, как живет в этом мире по своим собственным правилам, против него или заодно с ним, что же он чувствовал? Горе подтачивало его силы, и повсюду была боль ужасной утраты. Вот почему мухи-однодневки погибали после спаривания, после того как откладывали яйца. Они исполнили свое предназначение. У человеческих детей не было куколок, в которых можно было лежать и расти среди камней. Их нужно было защищать, быть с ними рядом. Родители привыкали к этой роли, и в их программе отсутствовало понимание того, что когда-то, очень рано, всему придет конец. Но однажды ты это понимал. Их будущее было туманным, но власти над ними у тебя становилось не больше, чем над поездами, которые никогда не приходили вовремя. Так в чем же был смысл всех этих лет?
Да. Вот в чем вопрос. В чем смысл всего этого? Именно тогда он ощутил всю полноту своего одиночества.
Джордж увлекся золотым сечением. Он без конца донимал Нейта расспросами, и, как тот неустанно повторял, вопросы эти не имели никакого отношения к математике и были совершенно бессмысленными.
– Ладно, допустим, вот линия АС. Ставим на этой линии точку B таким образом, что АС равно отношению AB к более короткой линии BC.
– Верно, – сказал Нейт. – Есть множество способов это объяснить. Например, при помощи прямоугольников. Или представить как сумму единицы и квадратного корня из пяти, деленную на два.
– Для меня это что-то совершенно непонятное. В любом случае и там, и там это отношение выражается числом фи, или одной целой шестьдесят одной сотой.
– Нет, – возразил Нейт. – Единица, запятая, шесть, единица, восемь, ноль, три, три, девять, восемь. Хотя бы до восьмерки. Одна целая шестьсот восемнадцать тысячных.
– Значит, ты знаешь, что такое последовательность Фибоначчи?
– Ага. Сумма двух единиц равняется двум, сумма двух и единицы – трем, трех и двух – пяти, пяти и трех – восьми, дальше тринадцать, двадцать один, тридцать четыре, пятьдесят пять, вот так. Сумма каждого числа и предыдущего равняется следующему.
– Обалдеть можно, – сказал Джордж.
– Я знаю, что ты сейчас скажешь.
– В нашей школе не так хорошо преподавали математику.
– Нет, ты не это хотел сказать. Ты хотел сказать, что когда ты доберешься до пятидесяти пяти, восьмидесяти девяти и ста сорока четырех и поделишь большее число на предыдущее, получится одна целая шестьсот восемнадцать тысячных.
– Как такое вообще возможно? – спросил Джордж.