– А если получится? – покусывая губу, спросил Зверев.
– Что?
– Если получится мне обратно в будущее вернуться, то Ивана, значит, убьют?
– Его и так убьют, чадо. Раз зеркало Велесово показало – стало быть, обязательно убьют.
– То, что твое зеркало показывало, я уже не раз исправлял.
– Так то ты исправлял, чадо. А ты ведь здесь не будешь.
– Почему?
– До полнолуния всего двадцать дней осталось.
– Ч-черт! – Андрей прошелся от стены к стене, опять раздраженно сплюнул. – Ч-черт, черт, черт!
– Ты к столу садись, отрок, – предложил колдун, разворачивая сверток. – Щуку я, пожалуй, согрею, а солонину мы и так отпробовать можем. У меня хлеб есть, принесла оная молодуха. Мяконький, что титька мамкина.
– Ладно, Лютобор. Покажи, что там зимой будет твориться.
– А тебе зачем?
– Затем, что всего двадцать дней назад я великому князю в верности клялся! – зло ответил боярин. – И живота клялся не жалеть, его защищая. Потерплю до весны, дольше тут сидел. Спасу государя, а потом домой и возвернусь. Ну давай, чародей, показывай! Дай глянуть, кто там и что творить станет?
– Сам посмотри. Зря тебя учил, что ли? – невозмутимо ответил старик. – Свечи с жиром мертвецов в коробе, ношва на полу, вода в кадке.
– Зеркало давно купить пора, – недовольно буркнул Андрей. – Привозят ведь фряги в Москву…
– Вот и купил бы, боярин… – хмыкнул чародей, накладывая мясо на хлеб. – А коли уж не купил, то со Стречей уговаривайся.
Зверев поднял деревянное корытце, набрал в него воды, дождался, пока поверхность перестанет колыхаться. Тогда он произнес усыпляющий заговор, приставил «зеркало» вертикально к стене, забрал из короба две свечи, зажег от углей, установил перед «зеркалом», нараспев произнес заклинание богине смерти, владычице царства мертвых, и попросил показать Москву.
– Поверху гляди, пока пожар не заметишь, – посоветовал от стола колдун. – Пива и впрямь пить не станешь?
– Не стану, не стану, – помотал головой Зверев. Прямо у него на глазах уже начинал разгораться гигантский костер, что подобно огненному потопу захлестнул большую часть города…
В усадьбу он вернулся только в сумерках. Холопы уже успели затворить ворота, но хозяйского сына все же пустили, хотя любого другого путника или даже своего товарища наверняка оставили бы ночевать снаружи. Слишком уж часто под покровом темноты старается проникнуть в жилище всякая нечисть – рохли, кикиморы, а то и лихоманка. Да и враг коварный порой пытается в темноте у ворот спрятаться, чтобы потом внезапно внутрь ворваться. Разумеется, накрывать стол даже ради него никто не стал. Не явился к трапезе – сам виноват. Пришлось укладываться на пустой желудок.
Утро Андрей посвятил кистеню и луку, упорно добивая одинокий пень на берегу, после чего был призван Василием Ярославовичем и вместе с прочими домочадцами отправился в церковь. К счастью, монаха, что застиг его с Варей на берегу, тут не было, поэтому молодой боярин исповедался и причастился совершенно спокойно. После службы всей толпой они вернулись в усадьбу, в трапезную, к уже расставленным яствам.
Зверев едва успел утолить голод, когда в комнату ворвался холоп с саблей на боку:
– Батюшка-боярин, там от князя Друцкого вестник прискакал!
– Никак, тяжба разрешилась? – охнула хозяйка, прижав ко рту ладони.
Василий Ярославович, отставив кубок, поднялся, поспешно вышел из-за стола. Следом ринулись холопы. Через полминуты мужчины высыпали на крыльцо.
Холоп Друцкого – молодой, еще безусый, вихрастый паренек в ярко-синей атласной рубахе, с поясом без сабли, но с двумя ножами, в обычных коричневых сапогах до колена шел по двору, ведя коня в поводу. Это был хороший знак. Выиграй князь Юрий право на имение Лисьиных, наверняка не удержался бы власть показать, велел бы посланцу верхом в усадьбу въехать. Дескать, все это – мое! К себе въезжаю, можно уважения и не выказывать.
Возле крыльца посыльный поклонился, скинув с головы картуз, и звонким голосом провозгласил:
– Князь Юрий Друцкий кланяется тебе, боярин Василий Лисьин, здоровия тебе и всей семье твоей желает и приглашает тебя на охоту, что третьего дня на Соколином поле затеял.
– Благодарность моя князю Юрию, – с некоей растерянностью в голосе ответил боярин, кашлянул, махнул рукой: – Эй, Ерема, коня у вестника прими. А ты, мил человек, в дом заходи, к столу садись, подкрепись с дороги. Без кубка вина доброго и пряженцев грибных мы тебя назад не отпустим!
Веселья присутствие нежданного гостя в трапезной не добавило. Разговор не клеился и состоял больше из указаний: из-за страдного времени Василий Ярославович рассылал холопов на разные работы – кого сено косить, кого снопы возить, кого овин протапливать. К счастью, гонец особо не засиживался. Выпил два полных кубка, закусил тушеной убоиной, пирожком с рыбой, после чего заторопился назад с ответом.
– Благодарность мою князю Юрию передай, – проводив до крыльца, еще раз напомнил холопу боярин. – Скажешь, приеду всенепременно. И сына с собой возьму.
Лишь когда всадник бодрою трусцою умчался за ворота, Василий Ярославович покачал головой:
– Просто беда. Как соколы наши, матушка?
– Никак запамятовал? – удивилась боярыня. – Уж лет пять, как околели!
– Помню, помню. Но надеялся, что запамятовал. Вдруг новые птицы появились?
– А почему именно соколы, отец? Может, они зайцев или лис погонять хотят?
– На Соколином-то поле? – Боярин вздохнул. – В Луки Великие, може, поехать? Нет, как ни крути, а ловчих птиц краше и смелее княжеских все равно мне не купить. А поймать да воспитать все едино за день не успеем.
– Может, все же в Великие Луки смотаться? Нешто нет в городе доброй охотничьей птицы?
– Оставь, сынок. Все едино на хорошую птицу у нас серебра не хватит. А уж на такую, чтобы с княжескими охотниками сравнилась, и подавно.
– А ну и не такие у него хорошие птицы, отец? Подумаешь, князь! – не выдержал Зверев, но слова его вызвали лишь полное непонимание.
– Как же нехорошие? – повернулся к нему боярин. – Нешто ты не знаешь, что сокола с угодий князя Друцкого лучшими на Руси, а стало быть, и в мире считаются? Москва испокон веков с Великих Лук тягло берет тремя соколами в год и ничего более не требует! Даже селения тамошние иначе как соколиными или Сокольниками никто и не называет.
– Может, тогда не ездить?
– Нехорошо будет, Андрей. Нас ведь честь по чести пригласили, через вражду старую руку протянули. Нечто отталкивать ее сразу? Опять же прознать надобно, что там у князя случилось такое, коли про нас без хулы злобной вспомнил. Кабы в нашу пользу тяжба закончилась, я бы знал. Коли в его пользу – иные речи бы вел. Надо ехать.
* * *
На Соколиное поле они отправились вчетвером. Василий Ярославович, Зверев, Вторуша и Никита. Оружия не брали, хотя Андрей привычно опустил в рукав кистень, да и косарь на поясе при случае был весьма солидным «инструментом». Лук он тоже прихватил: отчего и не взять лука на охоту? Зато у холопов перед седлами лежали два туго скрученных туркестанских ковра, а в чересседельных сумках имелось и еще кое-что в дорогу.
Путь за Пуповский шлях занял часа три – всадники шли на рысях и, значит, одолели километров пятьдесят. Последние версты тянулись через кленовую рощу, которая вдруг оборвалась обширным полем, местами поросшим невысоким кустарником. Зверев тут же заподозрил в этом просторе болотину – но копыта коней ступали по земле уверенно, никакого чавканья не слышалось, ничего не колыхалось. Может, просто вода слишком близко к поверхности подступала, корни деревьям вымачивая и не давая расти?
– Вон они! – заметил Вторуша по правую руку бродящих среди кустарника оседланных коней.
Путники повернули туда и вскоре увидели расстеленные на земле ковры с яствами и кубками, возлежащих там мужчин и женщин в дорогих парчовых нарядах. То есть в парче были женщины – охотники выглядели куда скромнее. Обычные суконные кафтаны без опушки, стеганые куртки; пара холопов – в тегиляях. Женщин было всего три, охотников, не считая холопов, пятеро.
Князя Друцкого Зверев узнал сразу – по жалкой седенькой бороденке. Это определение не имело ничего обидного: седых волос на бороде старинного лисьинского недруга было столько, что не хватило бы намотать на одно бигуди. Впалые щеки, глаза, острый нос, непонятная худоба заставляли заподозрить у него что-то из онкологического списка. Как раз рак имеет привычку иссушивать человека, словно пожирая его изнутри. Князь зябко кутался в коричневый кафтан с высоким воротником, лишний раз подтверждая подозрения Андрея. Ну а с треугольным заостренным лицом, в стеганке, подшитой на плечах кожей, был, разумеется, Федор Друцкий.
– А вот и Василий Ярославович пожаловал, – приподнялся князь. – Присаживайся к нам за стол, боярин, пусть скакуны твои отдохнут после долгого перехода. Откушай, чем Бог послал.