Схватив со стола кусок холодной убоины, съев ветчины и запив все это квасом, Зверев отправился в светелку к отцу. Василий Ярославович еще отдыхал и выглядел заметно лучше большинства – не зеленый, не стенающий, и пах не перегаром, а сладковатым хлебным ароматом. Хотя раз до постели дошел, за столом не «сломался» – значит сильно не перебрал. Заглянув внутрь, Андрей понял, что явился рано, и прикрыл было створку.
– Ты чего-то хотел, сынок?
Юный боярин вздохнул, вошел в комнату:
– Извини, что разбудил, отец.
– Ничего. Все едино утро. Как там други наши?
Зверев ухмыльнулся. Василий Ярославович понимающе рассмеялся, откинул одеяло, встал, опоясался поверх рубахи льняным пояском.
– Где мои младые годы? Ныне я так ужо не могу.
– Да-а, – покачал головой Андрей. – Одного не понимаю, зачем Ивану Кошкину такая головная боль?
– Да разве это боль? Это веселье наше. Он вдовый, бездетный. Вот как после литовского похода дружба наша началась, так у него пиво и варили. Тогда, правда, мы лишь осенью поздней, после Юрьева дня обычно съезжались. Куролесили неделю-другую, заодно дела московские решали. Опосля разъезжались на год. А ныне сам видишь. Не без твоей легкой руки Кошкин при великом князе главным стражем оказался. А на кого ему опереться, кроме как не на друзей? У него в сундуках казны богатой не спрятано, чтобы сторонников покупать. Посему мы для него единственная сила. Ради этого шум в доме и потерпеть можно. Да и нас он, мыслю, не забудет. Всем старания вернутся сторицей… У тебя вон уже и шуба есть с великокняжеского плеча. И в книги переписные попал, несмотря на младость и на то, что земли своей, холопов не имеешь. Ан платить тебе из казны все едино за службу обязаны. Не как одному из ратников, а как господину. Мыслю, путным боярином[46] стать с этого дела можешь.
– Ну в переписные листы меня не Кошкин, и даже не царь определил. Это князю Воротынскому спасибо.
– Ой, сынок, – натягивая шаровары, покачал головой боярин. – Откуда что берется… А не провел бы нас Кошкин на прием, не указал бы на тебя государю – разве получилось бы хоть что? И отчего, скажи, ты великого князя все царем обзываешь? Неудобно как-то, право слово.
– Так получается, – пожал плечами Зверев. – Сидит этот титул в подкорке, вот сам собой на язык и выскакивает.
– Где сидит? – не понял Василий Ярославович.
– Ну… – запнулся Андрей. – В общем… Ну в памяти.
– Откуда оно у тебя взялось?
– Сам не знаю, отец, – махнул рукой молодой боярин. – Сидит, в общем, с детства. Я про другое хотел спросить. Я тебе нужен сегодня? Хочу по Москве покататься, посмотреть столицу.
– Загонял я тебя, нешто, с делами?
– Я не о том, отец. Могу я посмотреть на столицу нашу? Каков город, каковы храмы? Исповедаться, причаститься. Может, увижу чего интересного. Любопытно все же.
– Город как город, – хмыкнул боярин. – Ну разве размерами поболее. Впрочем, отчего и не посмотреть? Поезжай.
– Спасибо, отец.
– Подожди, – остановил уже повернувшегося к двери сына Василий Ярославович. Он взял свой пояс, открыл сумку, достал кошель, отсыпал часть серебра, затянул узел и кинул кисет Андрею: – Вот, возьми. Мало ли чего понадобится. Нехорошо: боярин – и без денег. Да, и себе тоже сумку поясную купи. Одною ложкой сыт не будешь.
– Понял, отец. Ну я скоро вернусь.
С кошкинского двора Зверев повернул налево, объехал по соседней улице квартал из нескольких дворов, на следующей улице пустил коня шагом, добрался до ворот третьего двора, остановился. Табличек с названиями улиц и номерами домов никто еще не изобрел, а потому он даже примерно не мог угадать, где находится и не ошибся ли в своих поисках. Тын, отделяющий владения, как он думал, окольничего Шаховского от московского люда, имел высоту выше головы всадника, а потому снаружи разглядеть удавалось только крытую дубовой резной черепицей крышу дворца. Или особняка? Интересно, как отличить простенький дворец от богатого дома? То, что князь Шаховской не был особо богатым и почитаемым человеком, определялось легко: улица перед его воротами оставалась немощеной.
Покрутившись с четверть часа перед этим домом, Андрей понял, что проку от его стараний не будет. Ломиться в гости в незнакомый дом – неприлично, так он ничего не добьется. Был бы повод хоть какой – а то что сказать? «Здрасьте, вы меня не знаете, но я хочу познакомиться с вашей женой?». Ха-ха три раза. Надеяться на то, что хозяйка куда-то выедет – тоже наивно. То есть из дома она, конечно, выезжает. Но вероятность того, что она отправится в поездку именно сейчас… Зверев махнул рукой, поворотил коня и пнул его пятками в бок, направляясь к центру.
Обзорная экскурсия по городу особой радости ему не принесла. Единственными узнаваемыми строениями здесь были сам Кремль и огромная колокольня Ивана Великого, скребущая, казалось, самое небо. Крепостные башни, правда, еще не имели своих зеленых островерхих шатров – зато над стенами тянулись длинные деревянные навесы, защищающие раздвоенные, подобно змеиным языкам, зубцы от стрел и дождя. На Спасской башне почему-то не было часов, хотя Зверев готов был поклясться, что во время приема он слышал бой курантов[47]. Остальная часть города: дворы, храмы, дворцы, торговые лавки – вообще все было деревянным. Кроме земляного вала. Но и на том крепостная стена стояла бревенчатая.
Разумеется, что-то интересное Андрей мог и пропустить – город все-таки огромный, больше ста тысяч населения. Всех улиц не объедешь. Но то, что увидел – особо его не впечатлило. Деревня деревней. Хотя и бескрайняя.
На одной из торговых улиц он присмотрел себе замшевую поясную сумку, похожую на патронташ к винтовке, надел ее на ремень. Заодно купил симпатичный платок с набивным рисунком и архангельскую пороховницу с тонким носиком, вырезанную из моржового клыка. Она и на вид была куда приятнее, чем его самоделка, и в использовании удобнее: меньше пороху просыпает. В одной из лавок соблазнился выпить чаю – но после сбитней и кваса привычный с детства напиток показался совершенно безвкусным.
В заключение прогулки лошадь сама принесла его на знакомую улочку, к высокому, плотно сбитому частоколу, проникнуть за который не было никаких шансов. Немного погарцевав перед воротами, Андрей увидел медленно бредущую по улице сгорбленную нищенку, закутанную в темные платки почти до пояса, со сделанной из соснового корня узловатой клюкой.
Он спешился, нашарил в сумке медную полушку:
– День добрый, бабушка.
– Ох, кому добрый, а кому и маковой росинки с утра не перепало, – профессионально плаксивым голосом отозвалась бродяжка.
– Возьми, на маковую росинку этого должно хватить, – показал ей монету боярин, и сам не успел заметить, как денежка испарилась из его рук.
– Благодарствую тебе, мил человек, – принялась кланяться нищенка. – Век за тебя Бога молить буду…
– Скажи лучше, чей это дом?
– Этот, что ли? Дык, хозяюшки Людмилы Шаховской.
– Что, хозяина, что ли, нет?
– А нету, родимый. Князь Петр – он все в отъезде да в отъезде. Ох, изголодалась я, ох, изголодалась. Пойду, куплю себе короч…
– Подожди. Ты ее знаешь?
– Кого?
Зверев вздохнул, полез в кошелек.
– А-а, княгиню Людмилу? Да, бывала я в их доме. Хозяюшка к нам милостива: и покормить велит, и спать в людской положит. Бывает, и копеечку даст на дорогу. Копеечку…
– Алтын, – ответил Андрей. – Алтын, коли придумаешь, как мне с нею увидеться.
– А чего тут думать-то, ясный сокол? Как хозяюшка в храм на молебен отправится, ты ее и встреть на улице, поклонись. Проводи до храма-то, поговори.
– О чем я с ней поговорю? Я ее и не знаю совсем.
– Как о чем? Да о том, о чем бабы все завсегда слушать готовы бесконечно. О том, как красива она. Что за глазки прекрасные, что за пальчики тонкие, что за голос чарующий. Нечто слов не найдешь, ясный сокол?
– Все бы хорошо, да не знает меня хозяйка. Как я к ней подойду? Испугается незнакомца.
– А ты не пожалей денежки, дитятко, – с некоей долей ехидства ответила нищенка, – я ей и расскажу все без утаечки. Что зазнобой она стала в сердце молодца доброго, что не ест он, не пьет, не спит, а лишь в окна ее заглядывает. Что нет ему ни дороги, ни шляха, ни тропиночки. По какой ни двинется – ан все к ее двору ведут, сворачивают.
– Точно расскажешь? – достал еще монету Зверев и кинул попрошайке.
– Расскажу, касатик, расскажу, соколик ясный. Постучусь Божьей милостью, приду за словом ласковым да о том и поведаю.
– Увижусь с хозяйкой – алтын твой, – подвел итог разговорам боярин.
– Увидишься, соколик. А хочешь, завтра и увидишься. Подъезжай сюда на рассвете. Я со двора аккурат с солнцем выйду да тебе про то и поведаю. Когда хозяюшка поедет, куда направится. Тут и встретишься.