— Вы чудачка, моя дорогая, — выдавил Грег словно бы через силу. — Чтобы заполучить о себе доброе мнение, мне не нужно было совершать ровным счетом никаких благотворительных поступков. Я чувствую себя совершенно к ним не способным.
Достаточно было просто притвориться тем, кем хотят видеть мужчину все так называемые благовоспитанные дамы. Быть как все, и более ничего. Полагаю, и для вас этого было бы вполне достаточно, и если бы я захотел, мы бы были с вами лучшими на свете друзьями или… — Грег самодовольно протянул паузу, — или чем-то посущественней, чем друзьями. Но дело в том, моя прекрасная волооокая Жекки, что с вами мне совершенно не хочется притворяться. Именно с вами мне почему-то хочется быть самим собой. Не знаю почему, но это доставляет мне не с чем несравнимое удовольствие. Может быть, потому что в вас я нахожу что-то очень близкое, почти родственное. Я вижу, например, что вам, как и мне, претит общественное лицемерие. Правда, в отличии от меня, вы не вполне отдаете себе в этом отчет, и потому куда менее искусны. О, да это очень заметно. Я же собаку съел на разного рода некчемных вещах, вроде лести, подличанья, обмана, словом, всего того, что обеспечит мне со временем право пренебрегать всевозможными запретами. Вы, конечно, догадались, что сейчас я намекнул на свою кипучую деятельность во имя наживы, хотя деньги это всего лишь…
Грег задумчиво посмотрел на Жекки, словно сожалея, что все расточаемые им слова падают на бесплодную почву. Но это сознание, по всей видимости, не слишком удручало его.
— Сколько себя помню, — уверенно продолжил он, — я всегда хотел сбежать из этой тюрьмы, — он обвел широким полукругом кабинет, из чего Жекки заключила, что Грег невзлюбил дом Херувимова. — Уйти от всего этого, потому что, чем дальше тем больше понимал — долго так не выдержу, не смогу. Задохнусь или, черт его знает… застрелюсь, может. А впрочем, это ведь одно и тоже. Нам всем чтобы дышать нужен воздух, Жекки. Вы знаете, нужна свобода. А здешний порядок вещей, к сожалению, не предлагает других способов освобождения, кроме обретения финансовой состоятельности. В нищите, сколь бы ее не превозносили философы, люди освобождаются только от собственного достоинства. Такова правда, рутина бытия. Поэтому желающим жить и оставаться людьми, приходится без устали добывать деньги. Деньги и еще раз деньги. Свобода, увы, продается. И стоит подчас недешево. Ваша, к примеру, на сегодняшний день — каких-то пять тысяч. Вы это узнали нынче ночью в самом грубом преломлении — закладная — имение. О более тонком толковать дальше, думаю, не стоит. Рановато. Вы ведь до чрезвычайности просты, моя дорогая, и оттого-то, может быть, так занимательны для меня и так… — Грег опять потянул время, — а впрочем, нет, пожалуй, большего вы пока не заслуживаете.
XLVIII
Замолчав, он посмотрел на нее со снисходительностью большого умного человека. В эту минуту Жекки показалось, что он всегда, все время их знакомства относился к ней именно с этим снисходительным превосходством.
Впомнилось что-то про восточных одалиссок. Скорее всего, Муся сама не понимала, до чего права, а Жекки оставалось только негадовать, и злиться на саму себя. Невероятно, как ей могли приходить в голову мысли о влюбленности Грега? Ведь он всего-навсего снизошел до нее, выбрав объектом привычной мужской охоты. Игры без страсти, в которой всегда и всё понарошку. Жекки даже не особенно удивилась, уразумев это. В конце концов, чего еще она могла ждать от Грега?
— Вы действительно многое мне объяснили, — сказала она, наконец, выдыхая накопившееся раздражение. — Не думайте, однако, чтоб я была о вас лучшего мнения, просто сейчас у меня не осталось вовсе никаких причин благодушничать с вами.
— Приятно это слышать.
— К примеру, деньги. Вы уверены, что меня влечет к ним то же самое стремление, что владеет вами. Так вот, это не так. Вы со своими дружками пытаетесь отнять у меня то, ради чего я пошла на разные гадости. Мне деньги нужны, чтобы сохранить мой дом. Вы же грабите, неизвестно ради чего. Вероятно, из склонности к разбою.
Грег в ответ громко рассмеялся.
— Ну что с вами делать, — сказал он, сбрасывая с ресниц повисшие на них веселые слезинки. — Дорогая моя, вы лишний раз убеждаете меня, что я в вас не ошибся. Вы — существо, не склонное к послушанию. И вот почему мне было бы так жаль разорить вас.
Жекки не могла видеть себя со стороны, но и без того поняла, что кровь разом отхлынула от ее лица, и даже губы как будто похолодели. А Грег сделал вид, что не заметил ни ее бледности, ни смертельного испуга в ее застывших глазах, как-то слишком скоро утративших стальной блеск. Он хдаднокровно отнял свою ладонь от ее руки, поднялся и неторпливо прошелся по кабинету.
В его свободных, неспешных движениях, в гибкой и сильной грации играющих под одеждой мускул, Жекки виделось теперь нечто, роднящее его со стервятником. Словно бы между делом, как бы между прочим, как будто ему было все равно, он сказал, что собирается ее разорить. И может быть, поэтому его слова прозвучали с такой зловещей правдивостью. Значит, все это не выдумка. Значит, он, в самом деле, собирался скупить по дешевке ее земли. И сейчас он так уверен в успехе, что уже не считает необходимым его скрывать. Жекки едва сдержала рвущиеся из груди боль и ярость.
Конечно, ее предупреждали. Она сама прекрасно знала об этом и пыталась, делала, что могла, чтобы предотвратить такой ход событий. И все же, услышав об уготованом ей разорении, почувствовала стародавнюю иссушающую дурноту. Стены кабинета сделались сразу же красными, стали сдвигаться. Перед глазами поплыли бордовые мутные круги, и все ее внутренности как будто опалило колючее знойное пламя. Она как рыба, выброшенная на берег, задыхаясь, начала судорожно без силы глотать ртом сухой воздух и, наверное, лишилась бы чувств, — ведь она и без того не вполне оправилась от ночного возлияния, — если бы чья-то твердая рука не поднесла к ее губам стакан с водой. Когда она захватила ртом край стакана, было слышно, как зубы стучат о стекло.
— Ваша привязанность к дому, по-моему, столь же сильна, сколь и неправдоподобна, — услышала она немного взволнованный голос Грега. — Все что слишком, в наши дни выглядит нелепо.
От воды Жекки полегчало. Вздохнув полной грудью, она снова начала свободно дышать. Краснота перед глазами постепено рассеялась. Грег, как ни в чем не бывало, снова уселся рядом. Та же расслабленная поза: откинувшись на спинку, рука на подлокотнике, нога на ногу и то же невозмутимое лицо доказывали, что приступ Жекки нисколько не повлиял на его настрой. Только в глазах вместо обычных насмешливых всполохов, вместо пугающей беззастенчивости, засветилось нечто до того притягательное, что Жекки невольно, впервые за всю эту ночь, вспомнила про Серого.