– Что ты делаешь, мать?
– Ищу Рахили одежду. Все слишком велико. То, что подходит восьмилетнему ребенку, не подходит семилетнему. У меня здесь где-то должны быть ее детские вещи.
– Брось ты это, – сказал Сол. – Купим что-нибудь новое.
Сара покачала головой.
– А она будет каждый день удивляться, куда подевались ее любимые платья? Нет уж. Кое-что я сохранила. Они где-то здесь, я их найду.
– Ну хорошо, найдешь попозже!
– Нет у нас никакого попозже! – крикнула Сара, а затем отвернулась от него и, закрыв лицо руками, прошептала: – Не сердись.
Он обнял ее. Несмотря на поульсенизацию, ее руки были гораздо тоньше, чем в молодости. Суставы и сухожилия проступали под загрубевшей кожей. Сол крепко прижал ее к себе.
– Не сердись, – повторила она, всхлипывая уже открыто. – Извини меня. Но это так несправедливо.
– Да, несправедливо, – согласился Сол. Лучи солнца, проникавшие сквозь запыленные окна чердака, делали его печальным и похожим на церковь. Солу всегда нравился запах чердака – теплый и чуть затхлый запах помещения, где редко бывают люди, таящего в себе неизведанные сокровища. Сегодня все это погибло.
Он присел на корточки у ящика.
– Ну что ж, дорогая, – сказал он, – поищем вместе.
А Рахиль оставалась такой же жизнерадостной и счастливой, и только различные несуразности, с которыми она сталкивалась, просыпаясь по утрам, слегка ее смущали. По мере того как она становилась младше, ей стало легче объяснять причину перемен, которые произошли за сутки: исчез росший перед домом старый вяз, на углу, где прежде в особнячке колониального стиля проживал господин Несбит, появился новый многоквартирный дом, куда-то подевались ее друзья… Сол воочию убедился в гибкости детского сознания. Ему представлялось, что Рахиль летит на гребне волны времени, не замечая мрачных морских глубин и сохраняя равновесие лишь благодаря скудному запасу воспоминаний и веселой беспечности, с которой она проживала те двенадцать – пятнадцать часов, что были отпущены ей ежедневно.
Ни Сол, ни Сара не хотели изолировать свою дочь от общества других детей, но налаживать с ними контакты было нелегко. Рахиль с удовольствием играла с «новой девочкой» или с «новым мальчиком», появившимся по соседству (с детьми других преподавателей, с внуками друзей; одно время – с дочкой Ники), но большинству детей было трудно привыкнуть к тому, что она каждый день знакомится с ними заново и не помнит ничего из их прошлого; лишь немногие были столь чутки, чтобы участвовать в этих шарадах ради странной подружки.
История необычного заболевания Рахили, конечно, не была секретом в Кроуфорде. Новость разошлась по всему колледжу в первый же год после ее возвращения, а вскоре об этом узнал и весь город. Кроуфорд откликнулся на несчастье Вайнтраубов точно так же, как с незапамятных времен откликались на беды ближних все небольшие города: у некоторых языки работали без остановки, иные не могли отказать себе в удовольствии выразить голосом или взглядом свое сочувствие по поводу того, что беда случилась, к счастью, не у них, но большинство простерли крылья над семьей Вайнтраубов, подобно птице, защищающей своих птенцов.
Тем не менее никто не вмешивался в их жизнь, и даже когда Солу пришлось отказаться от нескольких классов, а затем и вовсе уйти в отставку, чтобы освободить как можно больше времени для поисков врача, который смог бы вылечить Рахиль, никто из жителей городка даже взглядом не намекнул, что понимает, в чем тут дело.
Но это не могло продолжаться вечно, и наступил один весенний день, когда Сол вышел на крыльцо и увидел, как его семилетняя дочь, вся в слезах, идет из парка, а вокруг нее толпятся визуалисты, вспыхивают камеры-импланты и со всех сторон тянутся комлоги – он увидел все это и понял, что спокойный отрезок их жизни закончился навсегда. Сол соскочил с крыльца и бросился к Рахили.
– Господин Вайнтрауб, это правда, что ваша дочь заражена болезнью обратного времени? Что будет с ней через семь лет? Неужели она просто исчезнет?
– Господин Вайнтрауб! Господин Вайнтрауб! Рахиль говорит, что Рейбен Доуэл – Секретарь Сената и что сейчас 2711 год. Означает ли это, что тридцать четыре года полностью выпали из ее жизни, или это галлюцинация, порожденная болезнью Мерлина?
– Рахиль! Ты помнишь себя взрослой женщиной? Что ты ощущаешь, снова став ребенком?
– Господин Вайнтрауб! Господин Вайнтрауб! Будьте добры, всего один снимок. Идея такая: вы берете фото, на котором изображены с Рахилью, когда она была старше, и теперешняя Рахиль смотрит на ту.
– Господин Вайнтрауб! Правда ли, что эта болезнь – проклятие Гробниц Времени? Рахиль видела это чудовище Шрайка?
– Эй, Вайнтрауб! Солли! Сол! Что ты и твоя женщина будете делать, когда ваш ребенок умрет?
Путь к парадной преграждал один особо настырный визуалист. Он наклонился и вытянул шею, из его глаз выдвинулись стереообъективы, чтобы снять Рахиль крупным планом. Сол схватил его за длинные волосы, прямо-таки специально для этого связанные в пучок, и отшвырнул в сторону.
Вся эта стая бушевала возле дома Вайнтраубов почти два месяца. Теперь Сол по-настоящему оценил известные всем с детства плюсы и минусы небольших городков: они невыносимо скучны, иногда там суют нос в чужие дела, зато никто не исповедует мерзкого правила «общественность имеет право знать все».
В Системе это правило признавали. Не желая, чтобы его семья жила в вечном окружении репортеров, Сол перешел в наступление. Он стал сам организовывать интервью с наиболее популярными программами кабельной нуль-Т-сети, принимал участие в дискуссиях Альтинга, лично посетил заседание медицинского конклава на Конкурсе. За десять стандартных месяцев он попросил помощи для Рахили у восьмидесяти планет.
Предложения хлынули потоком из десятков тысяч источников, но этими источниками в основном были экстрасенсы, целители, всевозможные изобретатели, а также маленькие лаборатории и исследователи-одиночки, которые предлагали свои услуги в обмен на рекламу. Служители культа Шрайка и иные религиозные фанатики утверждали, что Рахиль наказана по заслугам. Поступали запросы от различных рекламных агентств, желающих использовать Рахиль в своих кампаниях, предложения от агентов, набивавшихся в посредники, письма с выражениями сочувствия от простых людей (нередко в них были вложены кредитные чипы), полные скептицизма отклики ученых, предложения от голопродюсеров и книжных издательств, жаждущих получить исключительные права на создание книг и фильмов о жизни Рахили, а также уйма предложений о покупке недвижимости.
Рейхсуниверситет нанял команду экспертов для отбора предложений, в которых могло оказаться рациональное зерно. Большая часть оказалась сущей ерундой. Несколько гипотез были серьезно изучены. Но в конце концов выяснилось, что все мало-мальски серьезные способы обследования и лечения уже опробованы Рейхсом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});