– Да, ваше превосходительство. Я слышал об этом. Насколько я понимаю, ваша Церковь сыграла немалую роль в принятии этого закона.
Епископ никак на это не отреагировал. Где-то в пахнущей ладаном темноте негромко пробили часы.
– Во всяком случае, ваше превосходительство, я надеюсь, что некоторые аспекты доктрины вашей Церкви помогут пролить свет на причину заболевания моей дочери.
Епископ наклонился, словно стараясь получше разглядеть посетителя, и освещавший его одинокий луч света падал теперь ему на лоб, оставляя глаза в тени.
– Вы желали бы получить наставление в таинствах нашей Церкви, господин Вайнтрауб?
Сол погладил бороду.
– Нет, ваше превосходительство, если это не поспособствует каким-либо образом выздоровлению моей дочери.
– А не желает ли ваша дочь присоединиться к Церкви Последнего Искупления?
Сол заколебался.
– Ваше превосходительство, прежде всего она желает быть здоровой. Если посвящение излечит ее или хоть отчасти поможет ей, об этом стоит серьезно подумать.
Епископ откинулся в кресле, и Сол услышал мягкий шелест его мантии. Казалось, красный цвет стекает с нее в темноту.
– Вы говорите о физическом благополучии, господин Вайнтрауб. А наша Церковь – высший судия спасения духовного. Вы отдаете себе отчет, что первое есть неизбежное следствие второго?
– Мне известно это старинное и весьма распространенное мнение, – ответил Сол. – Мы с женой хотим, чтобы наша дочь была здорова и физически, и духовно.
Епископ подпер свою массивную голову кулаком.
– В чем проявляется болезнь вашей дочери, господин Вайнтрауб?
– Это… заболевание, связанное с временем, ваше превосходительство.
Епископ вскинулся и напряженно подался вперед.
– В каком именно из святых мест вашу дочь постигла болезнь, господин Вайнтрауб?
– В сооружении, называемом Сфинксом, ваше превосходительство.
Епископ вскочил так стремительно, что смахнул на пол бумаги, лежавшие у него на столе. Даже без мантии этот человек был вдвое крупнее и массивнее Сола. В трепещущей же красной мантии, облекавшей всю его высокую фигуру, служитель Шрайка возвышался над ним, подобно багровому воплощению смерти.
– Вы можете идти! – прогремел гигант. – Из всех людей вашей дочери выпало наивысшее благословение и тягчайшее из проклятий. И ни вы, ни Церковь… никто из ныне живущих ничего не сможет для нее сделать.
Сол не шелохнулся.
– Ваше превосходительство, если есть хоть какая-нибудь возможность…
– НЕТ! – вскричал епископ, и лицо его стало таким же красным, как мантия. Он стукнул по столу. В дверях тотчас появились причетники и экзорцисты, казавшиеся в черных с красным рясах зловещими отражениями епископа. Облаченные в черное, служки сливались с полумраком.
– Аудиенция закончена. – Голос епископа звучал с непререкаемой категоричностью. – Ваша дочь была избрана Аваторой для искупления, и то же самое ждет всех грешников и неверующих. Это случится очень скоро.
– Ваше превосходительство, если мне будет позволено занять еще пять минут вашего времени…
Епископ щелкнул пальцами, и экзорцисты стали теснить Сола к дверям. Все они были лузианами, и каждый из них мог легко справиться с пятью щуплыми учеными, вроде Сола.
– Ваше превосходительство… – закричал Сол, вырвавшись из рук первого экзорциста. Тут же ему на помощь подоспели еще трое, за ними маячили мускулистые причетники. Епископ отвернулся и, казалось, вглядывался в темноту.
Святилище огласилось звуками борьбы – тяжелым дыханием, шарканьем подошв и внезапным вскриком экзорциста, которому Сол угодил ногой в такое место, о котором служителю церкви упоминать не полагалось. Это, однако, не повлияло на исход схватки. Сол был выброшен на улицу. Последний из удалявшихся служек, прежде чем уйти, швырнул Солу его помятую шляпу.
Сол провел на Лузусе еще десять дней, но единственным результатом его хождений по инстанциям была боль во всем теле от повышенной гравитации. Епархиальные чиновники не отвечали на его звонки. Суды не могли предложить ему ни малейшей зацепки. Экзорцисты словно вырастали из-под земли у дверей святилищ.
Сол отправился на Новую Землю и на Возрождение-Вектор, на Фудзи и на ТКЦ, на Денеб-III и на Денеб-IV, но святилища Шрайка были закрыты для него всюду.
Измученный и усталый, истратив все свои деньги, Сол вернулся на Барнард, забрал ТМП со стоянки и прибыл домой за час до ужина в честь дня рождения Рахили.
– Папа, что ты мне привез? – возбужденно допытывалась десятилетняя девчушка. Утром Сара снова сказала ей, что Сол уехал по делам.
Сол вынул пакет. Это была полная серия сказок про Анни из Грин-Гэблз. Совсем не то, с чем ему хотелось бы вернуться.
– Папа, я разверну?
– Позже, маленькая. Мы развернем все сразу.
– Ой, папочка, пожалуйста. Ну только один. До того как придут Ники и другие дети.
Сол поймал взгляд Сары. Она отрицательно покачала головой. Рахиль только на днях вспомнила, что на ужин надо пригласить Ники, Линну и других ее подружек. Сара еще не успела изобрести отговорку.
– Ладно, Рахиль, – сказал он. – Но только этот.
Пока Рахиль разворачивала пакетик, Сол увидел в гостиной огромный сверток, перевязанный красной лентой. Новый велосипед, конечно. Как только ей исполнилось девять, Рахиль сразу же стала выпрашивать себе новый велосипед. Сол с тоской подумал, будет ли она радоваться сюрпризу завтра, увидев столь давно желаемый подарок за день до праздника. Или им придется выбросить его ночью, пока она не проснулась.
Сол рухнул на диван. Красная лента напомнила ему мантию епископа.
Расставание с прошлым всегда причиняло Саре боль. Каждый раз, когда она стирала, складывала и убирала комплекты детской одежды Рахили, из которых та вырастала, она потихоньку плакала, но Сол каким-то образом об этом узнавал. Как величайшее сокровище она хранила в своей душе каждый период детства Рахили, наслаждаясь повседневной нормальностью бытия, нормальностью, в которой она видела лучший подарок судьбы. Сара всегда считала, что суть человеческой жизни заключена не в так называемых памятных днях, вроде свадеб и триумфов, которые застревают в памяти как даты, обведенные красным на старых календарях, а, скорее, в монотонном потоке повседневных событий: выходные, когда каждый член семьи занят своими собственными делами, случайные встречи, пустяковые разговоры, которые сразу же забываются… но сумма этих часов представляет собой нечто очень важное и вечное.
Сол нашел жену на чердаке, где она тихо плакала, разбирая ящики и коробки. Это были не те легкие слезы, что она проливала, расставаясь с вещами, из которых выросла дочь. Сейчас она сердилась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});