Читать интересную книгу Новый Мир ( № 10 2006) - Новый Мир Новый Мир

Приводится много цитат (как правило, это строфы, вынутые из стихотворения, то есть из контекста, каким бы искусственным он, на взгляд рецензента, ни был). И — вывод:

“Суммируя впечатления и вопросы, попытаемся подвести некоторую черту.

Книга актуализировала один из множества путей современной русской поэзии, одновременно выявив его тупиковость и исчерпанность. Книга показала, насколько живуча в поэзии игра в постмодернизм, даже когда автор вполне искренне считает себя от нее свободным. Что изничтожение на корню пунктуации и игривый заголовок не обязательно делают книгу современной; а аллитерационная музыкальность не в состоянии заменить собой смысл, драматургию и композиционную выстроенность стиха.

Наконец, книга примечательна как отражение поисков и трансформаций авторского стиля; в отличие от множества полуграфоманских „экспериментов” в современной литературе, у Алексея Цветкова — это все же поиски зрелого поэта. И поэта, как нам казалось, умеющего отличать поражение от победы. Увы, промежуточный результат авторских поисков в виде „отдыхающего Шекспира” вызывает скорее недоумение; будем надеяться, что этот результат — не итоговый”.

Для человека, у которого стихи “позднего Цветкова” вызывают дискомфортные ощущения (раздражение, недоумение, неприязнь etc.), статья Абдуллаева — отличное приложение к реакции: “Ну я же говорил!” Однако все не так просто.

Вот рецензент пишет: “Нет, мы не собираемся противопоставлять более ранние стихи Цветкова его же нынешним (хотя соблазн велик) или утверждать, что поэт стал писать хуже. Такого рода замечания, как правило, грешат субъективизмом — прежние стихи у поэтов зачастую не столько лучше, сколько привычнее . Кроме того, автор имеет право на поиск, пробы и ошибки. Правда, при этом надо быть готовым к тому, что направление этого поиска и — главное — его результаты могут стать предметом критики”.

А почему бы и не вспомнить, что книга “Шекспир отдыхает” написана автором таких стихотворений, как “Я хотел бы писать на латыни, чтоб словам умирать молодыми…”, “Когда скворцов опасливая стая…”, “В короткую ночь перелетной порой…”, “Мы стихи возвели через силу…”, “в этом риме я не был катоном…” и уж точно, на мой взгляд, двух изумительных стихотворений, без которых я не представляю никакой антологии современной поэзии, — “Оскудевает времени руда…” и “Я мечтал подружиться с совой, но увы…”.

Это я к тому, что и у меня “поздний Цветков” тоже вызывает по большей части недоумение. Недо-умение. Я как-то все думал-думал: ну зачем? Тут-то и оказалось, что вспоминать иной раз очень полезно. Потрудиться, так сказать. И не торопиться записывать опытного поэта (пусть и остановившего себя однажды в творчестве на два почти десятилетия) в этакого студийца-экспериментатора, мрачновато занимающегося “поисками, пробами и ошибками”, погрузившись в “бульон культуры”. А вдруг это, дорогой Евгений, полубессознательно законспирированный вопль души, что бы кто ни говорил о цветковском высокомерии, снобизме, “механистичности”, “конструкциях” и пр. и др.?

Увы, только совсем недавно я понял для себя, кем по преимуществу написана эта книжка, о которой альтер эго талантливого Сухбата Афлатуни пишет как о “промежуточном результате авторских поисков”. Нет, друзья, это не промежуточный результат. И помог мне в этом понимании альтер эго другого поэта (Бахыта Кенжеева) — неувядаемый Ремонт Приборов, написавший блистательное “Открытое письмо Ремонта Приборова Алексею Цветкову”. Этим игровым способом Кенжеев не столько “заступился” за други своя, сколько тонко дезавуировал ту, на первый взгляд, стройную и убедительную критическую постройку, которую, думаю, не без торжествующего удовлетворения представил читателю “Арион”. Многих и многое приземлил, как более опытный читатель, кстати, сам уже выпустивший большую книгу стихов к тому времени, как наш рецензент вошел в пионерский возраст. И пояснил кое-что.

Я не могу процитировать это письмо целиком (хотя очень бы хотелось), но смысл его сводится к тому, что судить поэта следует “по законам, им самим над собою признанным”. Пушкинский завет, между прочим. Однако небольшую цитату все же приведу, напомнив перед тем о персонаже лемовского “Соляриса” — докторе Сарториусе. Ну конечно же, я думаю при этом о человеке, воплощенном въяве талантом актера Солоницына в одноименном фильме Тарковского. О человеке, прокричавшем Банионису — Крису: “Встаньте! Немедленно встаньте!.. Дорогой вы мой, ведь это же легче всего…” Это когда Крис встает на колени и целует руку клону своей жены, когда-то покончившей самоубийством.

Так вот: статья Абдуллаева — это ведь тоже “легче всего”, по-моему. И я не виню нашего критика, и мне приходили и приходят в голову (при чтении “позднего” Цветкова) мысли о распаде . Вот только о каком и чего? Словом, если бы я имел право на угрюмую литературную игру, то сказал бы, что большбая часть стихов этой книги могла бы быть написана доктором Сарториусом, если бы он когда-то существовал. Тем доктором Сарториусом, который при всей язвительности, скепсисе, “здравом смысле” и прочих “умствованиях” тоже встречается со своей совестью, закрывшись от коллег в лаборатории.

Итак, цитата из Ремонта Приборова (полный текст письма несложно найти в сети, воспользовавшись поисковой системой):

“…Вы в своих модернистcких упражнениях даже на Пушкина поднимаете свою окровавленную руку. Но Пушкин „глаголом жег сердца людей”, а Вы себя прямо разоблачаете: „пусть не пророк”. И даже свою любимую бездуховную Америку Вы оклевещиваете в этой книге. <…> „А в целом — впечатление искусственности, распада поэтического текста, словесной и смысловой ткани...”

Вот, Алексей Петрович, на какие избранные места из статьи талантливого ташкентца хотел обратить я Ваше внимание.

Конечно, у Вас или Ваших друзей-модернистов найдутся и аргументы в Вашу защиту. Вы можете подчеркнуть, что „мрачность”, в которой упрекает Вас Диалог Платонов (то есть Евгений Абдуллаев. — П. К. ), не является недостатком поэзии, сославшись на таких буржуазных мракобесов, как Баратынский или Тютчев.

Вы отважитесь даже высказаться в том смысле, что „смысл, драматургию и композиционную выстроенность”, в отсутствии коих упрекает Вас доброжелательный критик, в этих стихах отыскать нетрудно, если прочесть их с должным вниманием (курсив мой. — П. К.) . Будете уверять, что страшный век заслужил страшных, разорванных стихов. (Баратынский отдыхает.) И, наконец, сошлетесь на беззащитную лирическую струю, чистую печаль по утраченным местам и временам, которая занимает в книге совсем не последнее место, противостоя стихам о распаде.

Но все это будет демагогией, дорогой Алексей Петрович! Я Вам просто, по-стариковски скажу, цитируя того же Пушкина:

— Нет, если ты небес избранник,

Свой дар, божественный посланник,

Во благо нам употребляй:

Сердца собратьев исправляй.

Мы малодушны, мы коварны,

Бесстыдны, злы, неблагодарны;

Мы сердцем хладные скопцы,

Клеветники, рабы, глупцы;

Гнездятся клубом в нас пороки.

Ты можешь, ближнего любя,

Давать нам смелые уроки,

А мы послушаем тебя.

Учитесь у Пушкина, следуйте его примеру, а про модернизмы свои забудьте — и старик Приборов первый протянет Вам руку уважительного жеста!..”

Так что, как говорится, “не в обиду”, дорогой Евгений, но, мнится, Вы поторопились. Странно к тому же, что не заметили в “Шекспир отдыхает” таких “очевидно-цельных” стихов, как “кеннеди кеннеди кинг и прочие жертвы...”, “теплый вечер дождями умыт...”, “так облака бледны олени в долгой лежке...” и памяти А. Сопровского . В них, по-моему, сказано даже слишком много, куда уж больше.

См. также рецензию Лили Панн “Возвращение Алексея Цветкова” на книгу “Шекспир отдыхает” в № 8 “Нового мира” за 2006 год.

Борис Клейн. Политика США и “дело врачей”. — “Вопросы истории”, 2006, № 6.

По запросу этого американского профессора (которого зовут Борисом Самуиловичем Клейном) в библиотеке президента Д. Эйзенхауэра рассекретили два с половиной десятка документов.

“Исполнительный директор С<овета> П<сихологической> С<тратегии> Дж. Морган возглавлял и тот орган, который, кажется, еще не фигурировал в специальной литературе: рабочую группу „Сталин” (кодовое обозначение PSB D-40). Эта группа ставила целью изучение возможности отхода (или отстранения) Сталина от власти. СПС действовал согласованно со специальными помощниками президента по психологической войне с Советским Союзом. Строго засекреченная деятельность Совета касалась всех аспектов глобального противоборства с коммунизмом, включая осложнения, вызванные „делом врачей””.