Читать интересную книгу Рассказы - Владимир Елистратов

Сейчас психологов больше, чем людей. Все хотят быть психологами. А это в высшей степени подозрительно. Микробиологами или инженерами-сопроматчиками хотят стать немногие, а психологами — все. А также дизайнерами и стилистами. Крайне подозрительно.

Несколько лет назад, видя, что буквально все вокруг меня стали матерыми психологами, а я до сих пор не отличаю «меланхолика» от «сифилитика», я честно и основательно засел за психологию. Фрейд, Юнг, Фромм, Лакан, Маслоу…

Я девушка дисциплинированная. Изучать так изучать.

Я честно обложился психологической литературой и приступил.

Сначала, для разминки, решил почитать что-нибудь популярное. «Двести советов как стать успешной стервой». «Дистанктные вампиры и как с ними бороться». «Замочи свои фобии и начни зажигать». «Фэн-шуй служебного флирта». «Твое либидо тебя бережет»… И тому подобное.

Через неделю у меня началось отчетливое несварение мозга.

А еще я понял, что такие брошюрки я мог бы легко писать и сам. По штуке в день. Если, конечно, за хорошие деньги. От такого занятия рано или поздно обязательно заболеешь какими-нибудь шизопараноидальными психотопотунчиками. Но ради денег — можно бы и рискнуть.

Кстати, чем-то подобным, хотя и не в области науки о топотунчиках, лет семь-восемь назад я уже занимался в одном женском глянцевом журнале.

Это было еще до кризиса, когда у каждой нефтяной трубы было по сто присосок в виде глянцевых журналов. Для отмывки денег и чтобы занять чем-нибудь жен и родственников бизнюков, которые все поголовно (жены и родственники, а не бизнюки) хотят иметь свои журналы или на худой конец вести колонки по психологии, дизайну и моде.

Мне позвонил замглавреда одного из таких присосочных журналов некто Сева Млямлин, племянник одного мебельного магната, который (Сева, а не магнат) писал в журнале под псевдонимом Элеонора Разумянская.

С Севой мы были вместе на военных сборах. Млямлин отметился тем, что за сорок дней сборов так ни разу и не помылся.

Сева сказал:

— Привет, Вовка. Слушай, ты в астрологии разбираешься?

— Нет. Знаю только, что я Весы. А по-китайски — Гадюка.

— То есть — Змея…Да, плохо, что ты не разбираешься в астрологии…

— А что?

— Да наш главный звездун, понимаешь, загудел по-взрослому. Заменить бы надо.

— А я-то тут причем?

— У тебя это… перо бойкое.

— Мерси, конечно. А «звездун» — это кто?

— Астролог. Митя Тучкин. Ты его по сборам должен помнить. Маленький такой, еще все время в носу ковырялся. Пишет под псевдонимом Андромеда. Ну, в общем, запил Тучкин. У него кошка сдохла. Несмеяна. Он и…

— Помню Митю. Только он, вроде бы, биотуалетами раньше торговал.

— А я раньше был физиком-теоретиком. И?

— Понимаю. Время такое.

— Вот и я говорю. Время такое. А время — деньги. Денег мы тебе заплатим. А Митя Несмеяну уже закопал. И поминки уже были. Я присутствовал. Он гудеть будет месяц, не больше. На тебе всего-то один номер. Это нетрудно. Ну, типа… Львы. Судьба, блин, возможно, преподнесет вам в конце месяца приятный сюрприз… Остерегайтесь… э-э-э… ну, например, случайных знакомств, особенно с Осминогами…

— Со Скорпионами.

— Пофигу… Ты, кстати не знаешь, почему все раньше говорили «пофигу», а теперь — «пофиг»? Никто ж не говорит «похрен» или там… Ладно, проехали… Продолжаем про Львов… А в середине месяца, блин, произойдет событие, которое… ну, скажем, даст вам шанс… э-э-э…

— Выйти на новые жизненные рубежи.

— Блестяще! И прочая туманная тьмутаракань… Рыбы, больше дышите свежим воздухом! Раки, ни шагу назад! Девы, мужайтесь! От балды, но зазывно, с огоньком. Я бы и сам написал. Но на мне еще кулинария висит. Танька Колобкова от мужа ушла. Теперь в депрессии. А я теперь пиши вместо Колобковой про помидорную диету. Кошмар, всех скосило: кто в запое, кто в декрете. Ты, кстати, как насчет кулинарии?

— Ты имеешь в виду насчет пожрать?

— Я имею в виду теоретический аспект. У тебя, к примеру, какое любимое блюдо?

— Яишенка. На сальце. С лучком. Только чтоб сала побольше. И шкварки… Хрустящие такие, прозрачные…

— Так-так-так…

— И чтоб свежий лаваш с ломкой корочкой.

— Так-так-так…

— Желательно в кунжутной обсыпочке. И чтоб прям лавашом макнуть в сало и вместе с желтком и шкварочками — в рот. И чтоб немножко обжечься, но несильно… И чтоб запивать ледяным пивом в заиндевевшей кружке…

— Мда… В заиндевевшей… Нет, не пойдет. Если б, скажем, низкокалорийный кефир на пару. Этим доходягам-похудайкам про шкварки — это как гепардам про укроп. Ладно. Ограничимся астрологией.

Митя Тучкин поминал Несмеяну полгода, и я сделал шесть астрологических прогнозов. Вернее, шестью двенадцать — семьдесят два. По количеству знаков зодиака.

Получал я по пятьсот долларов за номер. На прогноз тратил в среднем по одной минуте. Писал от полной лампочки, на одном финансово-стилистическом азарте.

Особенно искрометно прогнозы писались почему-то, извините, в сортире. В среднем по три прогноза за одно посещение. Это, конечно, при благополучной перистальтике. Нетрудные математические подсчеты показывают, что за минуту я получал больше сорока долларов.

Представляете: сходил по нужде и за три минуты, и три с половиной тысячи рублей в кармане свеженадетых брюк. Больше таких денег я никогда в жизни не получал. И такой откровенной халтурой больше никогда не занимался.

А главное — на мое имя пришло больше сотни благодарностей от читательниц за точный прогноз. Единственным моим проколом было то, что я упорно называл Стрельца Стрелком. Но это мелочь.

Так вот. Популярные книжки по психологии в основном пишут такие же «психологи», как Митя Тучкин, или, что еще хуже, как я. Через неделю я взялся за «настоящую науку».

Пару месяцев ушло на старика Фрейда. Потому что психология без Фрейда — это как яичница без шкварок.

Девушка я впечатлительная. К концу первого месяца мне стали сниться всякие странные сны.

Например.

Я долго-долго куда-то лечу, а затем долго-долго иду вверх по лестнице. Наверху меня встречает какая-то незнакомая тетя в маске. И два бугая, тоже в масках. Перед бугаями стоит стол. На столе — здоровая двуручная пила. Женщина говорит:

— Здравствуйте, Вольдемар, меня зовут Сублимация Эдиповна.

Я отвечаю:

— Очень приятно.

Женщина продолжает:

— Аналогично. Сейчас мы будем вас сублимировать и вытеснять. Точнее выражаясь, вымещать. Познакомьтесь: это товарищи Эрос Фаллович и Танатос Фаллович.

Я вежливо кланяюсь и почему-то говорю:

— Премного благодарен.

Бугаи молча и синхронно делают мне викторию.

— Ну вот, — говорит Сублимация Эдиповна. — Все формальности соблюдены, Приступим к расстановке. Товарищи, берите ваше либидо и пилите.

Бугаи берут пилу и начинают пилить мне голову. Я говорю:

— Товарищи, мне щекотно.

— Это у вас комплекс Электры, — говорит Сублимация. — Пилите, пилите, товарищи.

Бугаи распиливают мне голову на три части и аккуратно раскладывают их на столе.

— Вот, пожалуйста, — продолжает Сублимация Эдиповна, — это — Сознание. Это — Предсознание. А это, — она делает многозначительную паузу и торжественно объявляет:

— Бес-со-зна-тель-но-е! Что вы предпочитаете, больной?

Я тыкаю пальцем в Сознание.

— Ужасный выбор, — разочарованно вздыхает Сублимация Эдиповна.

— Типичный невротик, — говорит Танатос Фаллович. — Психодермическая шизопаранойя.

— Синдром Циммермана. Три клизмы с пустырником, — говорит Эрос Фаллович.

— Вы нам не подходите. До новых встреч, — крепко жмет мне руку Сублимация Эдиповна и снимает маску. Я вскрикиваю от ужаса. Вместо Сублимации мне плотоядно улыбается Сева Млямлин и говорит почти стихами:

— А теперь обратно взад будем делать мы гештальт…

Но я уже лечу куда-то вниз, потом бегу вниз по лестнице и просыпаюсь в холодном поту.

Потом, после штудирования Юнга, я долго беседовал во сне с неким спецагентом ФСБ Архетипом Ивановичем, который уговаривал меня завербоваться, потому что все, у кого наступил кризис среднего возраста, обязательно должны завербоваться.

После Маслоу я целыми ночами безуспешно пытался залезать на огромную скользкую пирамиду…

Где-то на психодраме Морено и нейролингвистическом программировании я начал уставать. Добила меня книга, которая называлась «Психиатрическое литературоведение», автор которой (кстати, академик), расставил диагнозы писателям. Всех диагнозов не помню, но у Пушкина — точно — был маниакально-депрессивный психоз.

Я вынырнул из всех этих шизоанализов и психодрам и оглянулся вокруг.

Стоял конец мая. Москва утопала в сирени, и сизари, захлебываясь от любви, булькали и крутились, как юла.

И после коротких, но бурных дождей в Москве, как всегда, пахло карамелью. И красные улыбчивые трамваи приветливо цокали своими серебряными копытцами.

И хотелось как-то замереть, затаиться и выдерживать паузу в жизни и судьбе, как выдерживают вина мудрые виноделы.