Дни и ночи — и ничего не меняется. Белый снег. Ледяной ветер. Бесконечная ледяная пустыня. Маленький бревенчатый домик, окруженная заборчиком круглая полянка с вышкой и железными дырчатыми ящиками. Бубнеж из облезлого агрегатика под названием РА-ДИО.
Мир вне времени.
От нечего делать Айхен учил язык, слушал радио, заставив себя запастись терпением и не изводиться по поводу того, что пока он хлещет с метеорологами спирт, в цивилизованном мире вершатся великие дела.
К тому моменту, когда солнце стало чуток поярче и снег под стенами дома покрылся хрустальной корочкой, Айхен уже вполне прилично мог беседовать с аборигенами и даже вполне понимал, о чем вещает это пресловутое радио. Вещает — а не просто бубнит!
— Весна! — с удовольствием сказал однажды Леха, выходя из избы, и снимая несмотря на лютый мороз, шапку, — Ну дождались, слава Богу.
— Можно уехать? — осторожно спросил его Айхен.
— Еще нет… В начале мая смена прибудет. Терпи, космонавт.
Чем занимались метеорологи, ради чего просиживали бесконечную полярную зиму в небольшой избушке вдали от цивилизации, так и осталось для Айхена загадкой. Они бродили по круглой полянке, глядели на какие-то приборы, потом общались по рации с «большой землей». Когда Айхен предложил им однажды вызвать для него какое-нибудь транспортное средство, метеорологи изумились неподдельно, потом заявили, что это никак не возможно. Почему? Да нельзя и все! Не поедет никто. Ждите, пришелец, начала мая. Когда смена прибудет. А до мая еще…
На стене висит календарь. День, когда прибудет смена обведен красным.
В середине апреля из-под снежного покрова показалась земля. Крохотные желтые островки на горках. Кусочки жизни живой в мире бесконечного холода. Земля… То, что под ногами — земля, и планета называется Земля. Вот ведь выпендрились!
— Здесь бывает тепло?
— Бывает. Летом. Тогда травка появляется цветет все кругом. Красиво… Только мы-то эту красоту видим редко. Как только ледоколы лед поломают поплывем в Салехард… А оттуда вертушкой в Надым. Я там живу.
— Надым — это что?
— Город.
— Мне Москва.
— Ха! И чего всем сдалась эта Москва? Тебе-то туда зачем?
На самом деле теперь уже по большому счету не за чем.
Объясняться сложными предложениями Айхену все еще было затруднительно. Понимать язык легче, чем говорить на нем. Тем более язык здешний такой сложный, что голову сломаешь.
— Человек, который найти в Москве… Домой.
Серега кивнул. Понял.
Когда-то он спросил Айхена:
— Откуда ты родом?
Айхен долго молчал, а потом поняв, что не сможет придумать что-то правдоподобное, мучительно молвил:
— Не могу сказать.
Это был странный ответ, но Серега почему-то им удовлетворился. Не можешь — значит не можешь. И перестал спрашивать.
Замечательные люди эти метеорологи!
Однажды по пьяни, воспылав любовью и доверием к своим друзьям Айхен заявил, что он инопланетянин и метеорологи спели ему замечательную песню про бухгалтера Иванова, который оказался вовсе не бухгалтером, а «чужезвездным гостем».
Сначала Айхен пытался подпевать:
«Он не бухгалтер, нет, он чужезвездный гость,
Застрявший навсегда среди Российских весей
Он звездолет разбил и здесь ему пришлось
Всерьез овладевать важнейшей из профессий».
А потом — когда начал трезветь — такая тоска взяла. Смех смехом, а как из этих весей выбираться, если Машу с ее катером и мощной рацией не удастся отыскать? Время идет, месяц за месяцем, хорошо если солдатик решил остаться на Земле, а если нет? Если вознамерился и дальше самоотверженно защищать галактику? Тогда все — точно придется овладевать «важнейшей из профессий».
«И плачет Иванов, и воет и рычит,
Пиная сапогом проклятую планету
И глядя на него вселенная молчит,
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то».
…В первых числах мая к небольшой пристани, расположенной в полукилометре от дома пристал кораблик, привезший метеорологам смену.
— А это кто? — удивился седой, всклокоченный мужик в капитанской фуражке с обломанным козырьком.
— Космонавт, — пожал плечами Серега.
— А-а.
Ухмылка в бороду и больше вопросов нет.
Плыли долго. Пристали к каким-то маленьким пристаням. Брали груз, отдавали груз… Брали людей, высаживали людей…
Леха проживал в Салехарде, а Сереге предстояло следовать дальше, в Надым. И не ехать, а лететь.
— Переночуешь у меня, — заявил Серега пришельцу, — потом договорюсь, чтобы отвезли тебя в Коротчаево. Там сядешь на поезд. У меня друган работает в трансагентстве, сделает тебе билеты без документов.
Подозрительная агрегатина сине-желтого цвета дребезжала и тряслась. Айхен думал — она не взлетит. Взлетела. И, как не странно, долетела до самого Надыма вполне благополучно, хотя, казалось с большим трудом преодолевала встречные потоки воздуха и в иные моменты грозилась развалиться на части.
Серега зазвал пришельца к себе ночевать, сбегал к «другану» и договорился, чтобы Айхену выписали билеты до Свердловска, а от Свердловска до Москвы.
До Коротчаево ехали весь следующий день на устрашающего вида машине, называвшейся «Урал». Едва не опоздали на поезд.
Всего на дорогу до Москвы требовалась чертова куча денег о чем «чужезвездный гость», конечно, не подозревал, а потому не оценил должным образом жертву Сереги и Лехи, скинувшихся из свежеполученной зарплаты не только на билеты, но и малек с запасом, чтобы в долгой дороге с голоду не помереть.
Айхен, впрочем, аккуратно переписал их адреса — русские названия вельзарельским языком — намереваясь, если только благополучно доберется до дома, доказать сердобольным землянам, что доброе дело не всегда наказуемо.
Чтобы по настоящему проникнуть в какое-то мировое сообщество, надо вот так практически без гроша в кармане и не имея никаких привилегий перед местными жителями проехать по нему практически из конца в конец на ПОЕЗДЕ. Самолет — это игрушка для богатых и ленивых. Вошел — вышел, был север — стал юг.
От Коротчаево до Свердловска два дня пути. Весь первый день — местность совершенно дикая, одна сплошная тундра, без конца и края, полустанки, выглядящие давно покинутыми, мимо которых поезд пролетал без остановок, зловещие остовы каких-то ржавеющих металлических конструкций… Потом как-то внезапно обстановка изменилась. И к лучшему. Айхен проснулся, выглянул в окошко и с радостью увидел, что в окружающем мире затеплилась какая-то жизнь. Тундру сменили леса. Появились маленькие облупленные станции с аккуратными старушками, торгующими дико вкусными пирожками, картошкой с укропом, жареной курицей и солеными огурцами. Пожилая проводница, такая обширная, что с ней в узком коридоре не разминуться носит чай, другая — такая же — водку и пиво из вагона ресторана. Но и водку и пиво лучше на станциях покупать — дешевле.
После двух дней в пути не то, что соседи по плацкарту, весь вагон — в приятелях.
— Ну что, — говорит крепкий парень в камуфляже, чьи предплечья украшают два огромных синих якоря, — За полярников?
Айхен чокается с ним граненым стаканом, на четверть наполненным водкой, которая по сравнению со спиртом метеорологов, сущая водица.
Еще перед дорогой Айхен вместе с Серегой придумал себе легенду, якобы он — метеоролог из Швеции, зимовавший в этом году вместе с русскими. Метеоролог — понятие универсальное, все знают, что такие есть, но никто не знает толком, чем они занимаются во время своих зимовок. Одни думают, что чем-то секретным, другие — что ничем, только спирт жрут.
Однажды Серега, будучи в подпитии, выдал такую фразу:
— Моделирование общей циркуляции атмосферы и исследование погодообразующих процессов синоптического масштаба! Во! А если короче, то предсказываем погоду. То есть, когда дождь, когда снег.
Айхен воздержался от дальнейших расспросов.
На прощанье Серега посоветовал ему поменьше болтать, не сходить с поезда нигде, окромя Свердловска и опасаться попадаться на пути людям в форме, именуемым «ментами».
А крепкий парень в камуфляже — настоящий полярник. Моряк с какого-то навороченного атомохода (знать бы еще, что такое атомоход), отправляющийся в отпуск, к жене, в некий Каменск-Уральский.
— А ты теперь к себе, в Швецию?
— Угу. В Москву. А оттуда самолетом — в Швецию.
— А я в Москве так и не побывал еще… Как там в Москве-то?
— Я там тоже еще не был.
— А-а… А В Швеции у вас? Хорошо?
— Хорошо.
— Да, в Швеции должно быть хорошо… Выпьем что ли за Швецию?
Выпили и за Швецию.
За время этой поездки, Айхен узнал о стране, в которую попал много нового и интересного, такого, чего из радиоприемника не слышал никогда. Пассажиры то ли от нечего делать, то так было заведено, обсуждали «российские порядки» и почему-то все время призывали в свидетели тихого шведа, как независимого эксперта, когда спор заходил в тупик или дело приближалось к драке.