нам необходимо, чтобы разобраться в своих чувствах. Я не знаю, вернемся ли мы когда-нибудь к прежним взаимоотношениям, но папа старается изо всех сил. И он изо всех сил старается простить себя за то, что позволил мэру влезть в свою жизнь и использовать его. Я тоже стараюсь простить его. Помогает то, что мы проводим время за разговорами о маме и неделях, предшествовавших ее отъезду.
Он рассказывает мне, как печаль подкрадывалась к ней медленно. Так медленно, что сначала он даже не замечал этого, пока однажды его жена, которая когда-то была полна смеха, жажды жизни и приключений, не потеряла ко всему интерес, оставила все, что любила. Он рассказывает мне о днях, когда тоска приковала ее к постели, и как бы он ни умолял, она не позволяла ему помочь ей, не позволяла снять с себя ее бремя. Как будто что-то просочилось внутрь нее и заставило поверить, что она не заслуживает помощи.
Он рассказывает мне, как в самые тяжелые для мамы дни я забиралась к ней в постель, тащила с собой ее старый альбом о путешествиях и пересказывала истории и воспоминания, которыми она делилась на протяжении многих лет, чтобы попытаться вернуть ее к жизни. И в некоторые дни это срабатывало: мама оживала при звуке моего голоса, а один или два раза даже вставала с постели из-за этого. Но потом приходил мэр, и мама снова погружалась в свое удручающее состояние, до тех пор пока даже ее собственная дочь не могла уже ей помочь.
Не было ничего необычного в том, что мэр приезжал в гости. В те времена он был самым близким другом отца, и отец никогда не задумывался, когда мэр Ворман предлагал посидеть с мамой и принести ей стакан чая, черного, как она любила.
Теперь, когда у нас есть возможность оглянуться назад, папе трудно не винить себя за то, что он не заметил признаков того, что делал мэр, например, как мама всегда выглядела более подавленной после его визитов или как однажды она начала бормотать всякую чепуху о том, что нам будет лучше без нее, медленно и тягуче, что очень напоминало манеру речи мэра.
Папа не любит говорить о той ночи, когда она ушла, но он делает это ради меня. Он делает это, потому что это помогает мне собрать воедино воспоминания, которые я не могу восстановить. Он показывает мне записку, которую она оставила, – три коротеньких предложения, которые теперь так ясно читаются как мысли, вложенные кем-то другим в ее голову: «Я – обуза. Тебе и Люси будет лучше без меня. Мне жаль».
Папа не просто заставил меня забыть ту последнюю ночь, когда мама оставила меня стоять босиком на земле и умолять ее вернуться. Он убрал вообще все плохое, оставив мне только лучшие воспоминания о ней. Это так же хорошо, как оставить мне лишь половину матери. В некотором смысле эта идеальная версия мамы, которой я грезила все эти годы, – ложь. Потому что мама не была идеальной – никто не идеален. Она болела. Она плакала. И в конце концов она ушла, хотя это была не ее вина.
Но она где-то там, может быть, все еще верит всем ужасным словам мэра. А может быть, она пошла по пути Мисси и бабушки Мануэлы, полностью забыв о себе. Но, как и всех тех, кому мэр Ворман причинил вред за эти годы, я найду ее. Я все исправлю. Я верну свою маму.
– Ты собираешься сегодня встречать посетителей? – спрашиваю я папу, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Я знаю, что на него не нужно давить.
– Может быть. – Он прикусывает губу. – Я поговорю с ними немного. Посмотрим, поможет ли это. Виви отправила их в город?
Я киваю.
– Думаю, некоторые из них остановились в гостинице «Тамбл». Виви может попросить кого-нибудь присмотреть за ними, как только закончит регистрировать последнюю группу посетителей.
Отец больше не забирал никаких воспоминаний с тех пор, как мы вновь открылись, хотя люди все еще приходят к нему. Он приводит их в свой кабинет для разговора, где сочувственно выслушивает их истории, но в конечном счете говорит, что им просто нужно больше времени, чтобы прийти в себя. Время, соглашается он, – лучший лекарь, и он не хочет ускорять процесс, отнимая что-то у того, кто может исцелиться сам. Возможно, однажды придет человек, и папа решит, что ему нужна его помощь, а может быть, выслушивать – это единственная услуга, которую он будет предлагать впредь. Это не мой выбор, но я верю, он знает, что будет правильно, когда придет время.
– Хорошо, я буду в своем кабинете. Скажи Виви, чтобы она прислала их, когда будет готова.
Снаружи Виви записывает имена и номера телефонов вновь прибывших, вручает каждому листовку с инструкцией, объясняющую, чего ожидать, и купон кондитерской «Пэттис Пай».
– Мы позвоним вам, когда придет ваша очередь на сеанс с Люси. А пока вы можете отправиться в город и немного развлечься.
Это была идея Виви – забрать у мэра прибыль от шахт и вложить ее обратно в город. Было правильным распределить прибыль между всеми. И еще многое нужно было отремонтировать. Но первым делом все единогласно сошлись на установлении первой в городе вышке сотовой связи.
Несмотря на улучшения в городе, после того как мы завалили вход в шахты и закрыли связанный с ними бизнес раз и навсегда, многие люди все равно решили уехать. Даже после того, как я подала идею превратить Тамбл-Три в место для восстановления воспоминаний и мы начали нанимать людей для написания писем всем бывшим посетителям и для работы в гостевой зоне, приветствовать посетителей. Даже после того, как у семьи Мануэлы возникла идея открыть сувенирный магазин и превратить главную улицу в центре города в место, где люди могут проводить время за покупками, ожидая, пока им восстановят память. Некоторым просто нужно было сменить обстановку, другие хотели убежать от