славился своими миллионами и скверным характером, о невесте же никто прежде не слышал.
Адетт… Какое претенциозное имя!
Адетт Адетти – это уже почти на грани пошлости.
Впрочем, никто из присутствующих не рискнул бы проявить невежливость по отношению к невесте Алана Депмье. Старик злопамятен, сегодня ты недостаточно искренне улыбнешься его новоявленной супруге, а завтра окажешься на улице, потому как банк в срочном порядке отзовет выданный ранее кредит. Или сорвется выгодный контракт, или подведет ранее надежный подрядчик… С Аланом Депмье шутки плохи.
– Наверняка какая-нибудь выскочка с окраин. Нищая танцовщица или даже официантка! – Остервенело шептала леди в модном платье, прикрывая лицо веером. – Не удивлюсь, если она не француженка!
– Конечно, не француженка, – отвечала подруга, умудряясь при этом сохранять приличествующее случаю выражение лица. Веер костяной бабочкой трепетал в руке, и маленькая сумочка на плече подрагивала в такт движениям. – Сербка или полька. Посмотри, какая широкая кость. Вот увидишь, года не пройдет, как она растеряет свою хваленую красоту. А это имя! Адетт! Через «А». Все знают, что «Одетт» пишется через «О», я так и написала: «дорогой Одетт», а она, представь себе, поправила! При всех!
– Боже мой, какой позор!
– Ужасно.
– Кошмар.
Сержу надоело слушать и, стараясь не привлекать внимания, он отошел в сторону. Впрочем, можно было не стараться: дамы были слишком заняты беседой, чтобы обращать внимание на кого-то еще. Здесь все были заняты едой и сплетнями.
Вернее, сплетнями и едой.
Сплетни и суфле из креветок. Сплетни и тюрбо в томатном соусе по-провансальски. Сплетни и жареный гусь с маринованным луком в красном вине… Сплетни, сплетни, сплетни… У Сержа голова разламывалась от бесконечных разговоров, выверено-милых улыбок, любопытных взглядов и духов.
Этой весной дамы отдавали предпочтение сладким ароматам. А еще длинным ниткам жемчуга, камеям и атласным лентам для волос. Ну а слухи были в моде всегда.
Ада, Ада, Адочка, до чего же она хороша в этом наряде, нимфа, Афродита, рожденная из пены венецианского кружева, сотканная из солнечного света, летнего ветра и речного жемчуга. Она и здесь сумела привлечь внимание: почти у всех приглашенных дам жемчуг крупный, тщательно подобранный по форме и цвету, а у Адетт речной, этакий милый изъян в совершенном облике невесты.
Впрочем, у Адетт нет изъянов.
– Вы брат невесты? – Милое создание с глазами оленя и тщательно нарисованным карминовым ртом старательно улыбалось. Личико-сердечко, губы-сердечко, тонюсенькие, ниточкой, брови и два розовых пятна – румяна. Девочка изо всех сил старалась быть красивой.
– В брат мадам Адетт? – Повторила она вопрос.
– Да.
От девушки пахло цветочным мылом, духами и самую капельку потом. Запах Адетт Сержу нравился, а эта смесь раздражала, как и сама девушка.
– Замечательно! – Незнакомка твердо вознамерилась продолжить беседу. – Вы, наверное, очень рады за сестру! Ей повезло! Какая чудесная пара!
Серж обернулся. Пара… Жених дрожащею рукою режет торт. Он похож на уродливого карлика, по недоразумению обряженного в безвкусный, но очень дорогой костюм. Круглый череп блестит, словно натертый воском паркет, кустистые брови срослись над переносицей в одну седую линию, горбатый нос скалой нависает над тонкими губами, а накрахмаленный воротничок белой сорочки подпирает все три вялых подбородка. Рядом Адетт, мило улыбаясь, раздает гостям куски свадебного торта. На лице – выражение абсолютного счастья.
Интересно, что она чувствует на самом деле?
– Я – Сюзанна, – представилась прилипчивая девица. – Можно просто Сюзи. Я подружка Мики. Вы не представляете, в какой она ярости!
– Кто такая Мики?
– Не Мики, а Мика. Вообще-то ее Реми зовут, но она больше любит имя Мика, поэтому все зовут Реми Микой. Правда, забавно? А вы честно не знаете, кто такая Мика?
– Честно. – Честно говоря, Сержу и не хотелось знать, кто такая Мика, он смотрел на Алана, который, не стесняясь гостей, обнимал невесту, хохотал – откуда только силы брались? – и громко кому-то что-то обещал. Бедная Адетт.
Богатая Адетт.
– Мика – это дочь Алана! Вы не знакомы? Нет, серьезно вы не знакомы?
– Нет. – Серж насторожился. У Алана имеется дочь? Это проблема. Адетт утверждала, что нареченный – вдовец, и Серж как-то сразу приписал жениху бездетность. А, получается, у Алана есть дочь.
– Вон Мика… в сиреневом… такая смешная, – Сюзи глупо хихикнула, – и одеваться не умеет.
У девушки в сиреневом – цвет совершенно для нее неподходящий – платье была невзрачная внешность и хмурое выражение лица, словно присутствовала она не на свадьбе, а на похоронах. Выглядела она едва ли не старше мачехи.
– А там Франц, братец Мики, он ужасный зануда и педант. Думает, что отец его недооценивает, а на самом деле Франц – никчемный тип. Он даже не воевал! А вы, вы воевали?
– Да. Немного.
Глаза Сизи загорелись.
– Правда?
– Правда.
Алан поцеловал невесту, и у Сержа в глазах потемнело от ревности. Отомстить. Кровь за кровь, боль за боль.
Не сейчас, потом, чуть позже, но он отомстит. Обязательно отомстит.
Якут
Сегодняшнее свидание совершенно не походило на вчерашнее. А ведь Эгинеев целый день жил предвкушением этого вечера, вспоминал остроумные шутки и забавные рассказы, ему хотелось развеселить Ксану, чтобы она забыла обо всех проблемах, чтобы смеялась и быть может даже сказала, что этот вечер – самый лучший в ее жизни.
Белая роза на длинном стебле – Эгинеев в трех магазинах побывал, прежде чем нашел то, что хотел – была трогательна и прекрасна, но Кэнчээри все равно волновался, понравится ли она Ксане. В метро и пока ждал на улице, Эгинеев прятал розу под куртку, чтобы не замерзла.
Идиот. Ксана, небось, каждый день целые корзины роз получает, у такой женщины должны быть богатые поклонники и богатый любовник, готовый оплачивать любые капризы дамы сердца. Спрашивать про любовника было неудобно и унизительно, а думать о нем – больно.
Ксана была задумчива, и все заготовленные шутки моментально улетучились из памяти. А потом поднялся ветер, и Ксана предложила заехать к ней, на кофе, а Эгинеев согласился. Вдвойне идиот, что согласился, здесь, в квартире похожей на разрытую могилу, правда, могилу высокохудожественную и весьма дорогую, он чувствовал себя лишним. У Кэнчээри Иваковича Эгинеева никогда не будет подобной квартиры. Пусть она ему не нравится, пусть серо-лиловые обои и недостаток света вызывают головную боль, а мебель диких форм – раздражение, но факт остается фактом: капитан Эгинеев в жизни не заработает на подобный «авторский дизайн».
Хорошо хоть Шерев, выбрав благовидный предлог, ушел, иначе Эгинеев совсем бы растерялся. Ксана сказала, что их с Шеревым роман – часть рекламной акции, и вроде бы как следовало вздохнуть с облегчением,