пошел… устал, знаешь ли, эти самолеты, я их жутко не люблю. А все, что я тут наболтал… не бери в голову, у каждого свои тараканы.
Свои тараканы и свои секреты, маленькие, большие и порой смертельные. Это прозвучало как… предупреждение. Иван и в самом деле спать лег, даже похрапывал бодро, но я ему не верила. Вот не верила и все тут. Столько времени прожить рядом и врать, нагло, беспардонно врать.
Обидно.
Вот возьму и расскажу все Эгинееву, тот поймет. Единственный нормальный человек в моем окружении. Интересно, зайдет сегодня, как обещал, или нет? Может, позвонить? Но самой как-то неудобно… Тем паче, не знаю, во сколько освобожусь, сначала Аронов с его картиной, потом какие-то съемки… квартира, Иван, которому я больше не верю…
Вернусь, тогда и позвоню.
За три года до…
Париж полюбил Адетт Адетти, мадам Демпье, а она полюбила Париж. Они стоили друг друга, надменный город королей и революций, и женщина, которая была революционеркой, но жаждала примерить корону. Они понимали друг друга с полувздоха-полушороха голубиных крыльев, полувзгляда на расцвеченные солнцем мостовые, тонкого, ни к чему не обязывающего аромата кофе, и роскошной глубины горячего шоколада.
Адетт нравился горячий шоколад с корицей и свежей мятой, она всегда отличалась необычным вкусом. О, Адетт вписалась в блестящую суету Парижской жизни так же, как младенец вписался в нежное кольцо рук Сикстинской Мадонны.
Ее и называли Мадонной, не считая это богохульством. Мужчины провожали ее взглядами, женщины бесились, осознавая собственное несовершенство, Алан гордился – как же, заполучить в единоличное пользование этакую красавицу – а Серж ревновал. Болезненно, люто, беспомощно и бесполезно, на его ревность обращали внимания не больше, чем на комариный писк. Только Адетт забавлялась.
Она специально таскала его с собой: балы, вечеринки, театральные премьеры, благотворительные обеды и ужины в узком кругу. Адетт лучилась счастьем, появляясь в обществе сразу двух мужчин, которые являлись ее собственностью. Муж и брат.
Муж и любовник, так было бы правильнее, но они давным-давно не любовники. В этом вопросе Адетт была категорична: пока Алан жив, она сохранит ему верность. Не из любви, а потому, что Алан богат и ей безумно хочется заполучить часть этого богатства.
Но почему тогда она не позволит Сержу забыть? Он пытался жить, завел ни к чему не обязывающий роман с мадам Н., замужней и скучающей. Мадам Н., кроме супруга и взлелеянной в ничегониделании хандры, имела приятный голос, тонкую талию и голубые глаза. Она была в меру умна и без меры взбалмошна, а еще невероятно похожа на Адетт. Именно это сходство и привлекало Сержа до тех пор, пока однажды он не увидел мадам Н. за одним столом с Адетт.
Копия, жалкая копия, любимое творение художника-самоучки, дерзнувшего срисовать Джоконду.
С мадам Н. он расстался в тот же вечер и больше романов себе не позволял. Зачем, если никто не сравнится с Адетт?
Сегодняшний вечер мало чем отличался от предыдущих. Те же люди, те же лица, те же разговоры. Адетт смотрит на супруга, на лицее ее скука, на шее – темный, почти черный жемчуг, он словно светится изнутри, и кожа, раздразненная этим светом, приобретает волшебный оттенок золота. Золотом же сияют и волосы. Эта прическа – Адетт сама ее придумала – необычайно идет ей, значит, завтра эта прическа станет модной.
– О чем задумался? – Мика толкает острым локтем в бок. Мика пыталась с ним заигрывать, но он не обратил внимания, и она обиделась. Мика вообще очень легко обижалась, это у них семейное. Франц каждое замечание воспринимает как оскорбление, надувается индюком, замыкается в себе и молчит, молчит, молчит… Это многозначительное молчание раздражает куда более Микиных шпилек.
– Думаешь, папочка и тебя облагодетельствует? – Мика изрядно пьяна, но продолжает сжимать в руке бокал шампанского. Интересно, если с ней завести роман, Адетт разозлится?
Скорее всего да, ведь роман с Микой может вызвать гнев Алана и, таким образом, поставить под удар саму Адетт. Хорошая получилась бы месть. Впервые Серж посмотрел на Мику с интересом. Пожалуй, если подобрать платье, сменить макияж и дурацкую прическу, из-за которой Микина голова выглядит чрезмерно большой, то ее можно будет назвать симпатичной.
А она считает себя красавицей. Что ж, пока существуют миллионы Алана Демпье, всегда найдутся и те, кто с готовностью поддержит ее в этом мнении.
– Не стыдно жить за чужой счет?
– Стыдно девице пить, словно матросу. – Встрял Алан, старик на все имел свое собственное мнение, которое зачастую расходилось с общепринятым. Здесь они с Адетт нашли друг друга. Пара скорпионов. Серж настолько ненавидел Алана, что даже посочувствовал Мике.
– А, если человек проливал кровь за свою страну, и после этого страна не в состоянии обеспечить его достойно работой, то что ж тут стыдного? Мы ведь теперь родственники!
Серж подтвердил: да, родственники, старик и не предполагает, насколько родственники. Мика замолчала, с отцом она спорить не станет, выплеснет яд на кого-нибудь другого. Поначалу Мика пыталась укусить мачеху, но Адетт укусов не замечала. Адетт в принципе не замечала никого, кроме самое себя, и это ее безразличие было оскорбительнее слов. Серж на собственной шкуре опробовал.
– А ты ее не слушай, – продолжал вещать Алан, – Мика – дура, как и все женщины. За всю жизнь ни одной умной не встретил.
– Даже так? – Сержа удивил тот факт, что Адетт слушает разглагольствования супруга с тем же равнодушно-отрешенным выражением лица, не пытается ни протестовать, ни перевести беседу в другое русло.
– Так. Только так. И чем красивее, тем глупее. Ловят таких же дураков на красоту, а те и рады. Только красота ведь не вечна. Сегодня есть, а завтра нет. Сегодня я вижу, а завтра ослеп, или умер. Что тогда?
– Не знаю.
– Ничего. После смерти не будет ничего.
– А душа?
– Душа… Душа, душа, душа… – Алан нацепил на вилку ломтик розового мяса. – Кто видел эту душу? Кто знает, что она чувствует, из чего состоит, и живет ли вечно. Да и красивое лицо еще не означает красивой души. Бессмертие у человека одно – дети.
Мика заерзала на стуле и попыталась выпрямить спину, но неловко потянула скатерть – как только умудрилась зацепится? – и на пол дождем посыпались вилки. На Мику больно было смотреть: она едва не расплакалась от обиды, накрашенный ротик сжался в одну красную точку, а брови сошлись на переносице.
– Да уж, – хмыкнул Алан. – Говорят, поздновато я детьми обзавелся, оттого и вышли… неудачными. Так что, не тяни, а