не могло так просто выбросить сюда; казалось, он должен был остаться в глубине. Насколько изломали его кости, изувечили лицо? Янгред уже не бежит, а идет к нему – на трясущихся ногах. Каждый камень впивается в босые стопы. Небо над головой почти черное от продолжающейся бури. Тучи сгустились, ни одна молния больше не освещает побережье, точно страшась. Янгред оборачивается на замок, где светится лишь одно окно, и наконец решается: присев, берет Хельмо за плечо и переворачивает на спину. Тело безвольное, уже даже окоченело. Но стоило пальцам чуть сжаться, как дрожат светлые ресницы, сходятся на переносице брови, знакомые морщины раскалывают лоб. С хриплым вздохом Хельмо открывает затуманенные болью глаза.
– Я… заслужил это.
И губы, синеватые, но еще не мертвые, вновь смыкаются. Смыкаются веки, под ними тоже сильнее разливается синева. Становится еще страшнее, даже собственное «нет» застывает в горле, обернувшись клубком разъяренных ежей. Янгред протягивает руки, думает об одном – поднять с камней, унести скорее туда, в замок, где светится окно…
Но беда надвигается. Это ничему не поможет. И он это знает.
* * *
По лагерю разносились трубные звуки побудки, голоса и конское ржание. Как ни хотелось растянуть утро, нужно было наоборот, спешить. Но, понукая то одно подразделение, то другое, покрикивая на командиров, Янгред сам все не мог собраться. Промозглое сновидение нескончаемо вертелось в голове.
Оно повторялось: впервые пришло еще в ночь победы под Инадой, настигало и позже. Предвестником чего-либо оно вроде не было: когда вздумывалось, тогда и подкрадывалось. Янгред терялся в догадках: с чего? Он видел немного снов, чаще спал во мгле слепого покоя. А тут такое красочное, осязаемое? Буря, змей, бабушка – странная, злая. Не такой Янгред помнил безумную баронессу, не сомневался: случись похожее взаправду – сама схватила бы меч, ринулась бы рубить морскую гадину. Возможно, дело было просто в усталости. Первый сон породила больная фантазия, а дальше он просто в голове застрял. Всаживают же люди занозы. А иные и с артиллерийскими осколками в заду расхаживают.
Усталость могла многое объяснить: последние недели выдались совсем не такими, как он, да и почти вся армия, рассчитывали на Хоре. Надежду – мирно пойти дальше вдоль реки, к самой столице, чтобы скорее подготовиться к генеральной обороне – пустило прахом одно-единственное письмо. Хельмо написали с запада, из краев, где стояли города Ксандра, Мора и Адра. Все их Самозванка заняла, еще пока Хельмо вел бои за Хор, но часть Первого ополчения получила от воевод внезапный приказ – срочно эти города вернуть. Почему? Насколько Янгред понял, попахивало деньгами – в городах хранилась часть казны – и связями: там жили родственники нескольких думских, и этим родственникам, пытавшимся организовать сопротивление, грозила расправа. А еще там – в Адре – спелся с Самозванкой видный боярин из прошлого, некий Штрайдо. Он много, громко говорил, что пришла подлинная царица и оружие нужно сложить. Какая бы причина ни была главной, от ополчения отщипнули кусок и погнали на штурм. И – предсказуемо, учитывая, что весь регион был под Лусиль, – люди угодили в котел. Окружение почти сомкнулось, но гонца они чудом прислали. Части пришлось спасать.
Это были уже не штурмы, после которых почти всегда удавалось передохнуть в освобожденном городе или рядом. Линия боя растянулась, места были тактически омерзительны: холмы, леса, овраги. А главное – конечно, солдаты, для которых перекрой стратегии был внезапным, не радовались. Задавались неудобные вопросы вроде «а Первое-то хоть раз помогло нам?». Учащались разговоры о повышенной оплате. Приходившие к Хельмо ополченцы по-прежнему часто нуждались в обмундировании и оружии. Лошадей тоже приходилось давать. Янгред тратил много сил, поддерживая дисциплину, – куда больше, чем поначалу. Случались вовсе чудовищные столкновения, о которых он вспоминал с омерзением.
Сейчас вроде настроения смягчились: котел удалось разломать, и впечатляюще, союзников – выпустить. Награбили много с обозов, отбили часть городов. Адра осталась за лунными, но напирать не стали: все равно самой Лусиль там давно не было, она ушла и осадила Озинару. Скоро предстояло идти туда, а это уже всего ничего перед столицей. Вдобавок, Хельмо, тоже видя, как настроены люди, и не только иноземные, не стал в очередной раз подгонять. Заявил: «Дядя дал добро ломать котел? Дает и на отдых». Несколько дней прошло в спокойствии: ешь, спи, гуляй, залатывай раны. Янгред догадывался, каких тревог стоит Хельмо эта передышка: сам он есть почти перестал, ночью просто лежал и таращился в потолок, разговаривал вяло. Но терпел. А вот сегодня чуть воспрянул.
Они столкнулись перед самым выездом, и Янгред рассмеялся, когда Хельмо повторил пиратскую выходку: потер броню у него на плече, посмотрелся в отражение, пригладил волосы, скорчил рожу.
– Точно не хочешь такие? – спросил Янгред. Хельмо задумчиво покачал головой.
– Люди не поймут.
– Люди давно тебя понимают, и неплохо, – возразил Янгред. Хельмо только вздохнул.
– Не уверен. Я ведь опять их с толку сбиваю.
Янгред резонно возразил:
– Это же не очередные бои, успокойся, они и рады будут небольшой прогулке. – Он усмехнулся, продолжил любимой присказкой: – Птички, цветочки… ёлки. К тому же ты сказал, заедем в Басилию, возьмем еще провизии.
– Это если с Ринарой все хорошо, – напряженно напомнил Хельмо. – Ох… боюсь я измены. Очень боюсь, хоть город и не из таких.
Янгред помолчал. Загадывать он не мог.
Их отдых кончился, но и к Хору они пока не собирались. Хельмо принял еще одно решение – дать крюка через лесистую равнину и заехать в большой город южнее, единственный, который так и не прислал обещанных подкреплений. Все бы ничего, но людей ждали много и хорошо экипированных. Ринара, по словам Хельмо, всегда была одной из верных союзниц. Храбрый город, где родилась сама Рисса, прежняя царица, супруга Вайго. Уже больше месяца он молчал. Гонцы и разведчики не возвращались, в окрестностях ничего не знали: далековато располагались города-соседи. Была лишь Басилия… но там твердили, что все тихо. Странно все выглядело. А ну как город тоже в котле и упрямо сражается? Или правда изменил? Так что тревогу Хельмо Янгред разделял и, когда зашел разговор о крюке, настоял как мог. Благо, был еще вопрос провизии. Басилию, ту самую соседку, в народе звали Житницей. Солдаты соскучились по свежему хлебу и пошли на попятную. Был, конечно, еще вариант разделить их, отправить сразу по прежнему маршруту хотя бы часть… Но царь это вряд ли бы одобрил. Еще давая добро на спасение Первого ополчения, он написал Хельмо прозрачно: «Пожалуйста, не отпускай союзников от себя, не хочу потом пожинать последствия». Не доверял. Проявлял характер, за который его