Читать интересную книгу Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов

Представитель «Отдела 870» при внешней замкнутости, суровости и сдержанности оказался чувствительным к лю­бому вниманию к его личности, падок на лесть. Он был циничен и сентиментален, замкнут и доверчив. С ним не мог сговориться честный боец из отряда, но мог сделать все, что угодно, ловкий пройдоха. Палавек, насмотревшийся и в ар­мии сержантов, и по бангкокским ночным заведениям тако­го сорта людей, пускал в ход примитивное актерство, и оно срабатывало. Начальник обладал способностью сделаться сегодня до остервенения подозрительным, а на следующий день утратить какие бы то ни было признаки обыденной осторожности.

Кхой напоминал швейцара из «Сахарной хибарки». Он был без корней.

Трехэтажную деревянную виллу, принадлежавшую не­когда французскому поселенцу, замусоренную, с натаскан­ной на полы оранжевой грязью, окруженную чахлыми бана­нами, со змеями, прятавшимися в бамбуковой мебели под засаленными подушками, с тюрьмой в гараже и огромной кухней, население обходило. Главное административное здание района окружал пустырь с невытоптанной травой. Две красноватые колеи, пробитые колесами трех проржавев­ших «лендроверов» румынского производства, связывали с миром. Катание в колымагах предпринималось только для доставки очередной партии заключенных до очередной брат­ской могилы. Называлось «последним развлечением». На операции отправлялись на машинах очень редко из-за пере­боев с доставкой бензина.

Одного из арестантов в гараже звали Ким Ронг. Низень­кий, обритый наголо. Волдыри проглядывали через прорехи сопревшей на теле футболки. Палавек не раз слышал, как на допросах он требовал от Кхоя, с которым, видимо, знаком был давно, еще со времен партизанского существования, «проведения в жизнь принципов коммунистического мани­феста». Он орал, что нынешний путь, по которому ведут страну, далеко разошелся с тем, за который они боролись.

—- Ты — узурпировавший власть мещанин! Ты — люм­пен! — кричал Ким Ронг.

Как и многие узники, он был безухим. Вместо ушей тор­чали величиной с абрикосовую косточку наросты. Выпол­нявшие обязанности надзирателей бойцы практиковали особый прием: били заключенных по ушам. Ушные ракови­ны постепенно съеживались и превращались в хрящи.

Ким Ронг считался ведущим актером в давние времена театра в Баттамбанге и после победы революции, выйдя из подполья, возглавлял городской народный комитет. Однаж­ды «вождь» — Пол Пот — не пригласил его на конференцию в столицу. Кхой тут же арестовал артиста «за контрреволю­ционные тенденции». Сидел он третий год. От Палавека, на которого ни охрана, ни узники серьезного внимания не об­ращали, не укрылось, что Ким Ронг сколотил в гараже, где сидел прикованным к цементному полу на пятачке, занаве­шенном циновками, тайное братство заключенных. Прозви­ще у него было Старый Гвоздь.

Как-то Кхой проводил «митинг критики и борьбы» с под­ростками. Ребята, которых Палавек сутра погонял несколько часов по горам, натаскивая бою в круговой обороне, дремали с открытыми глазами под градом слов, когда со стороны гаража ударили выстрелы. Старый Гвоздь опрокинул пара­шу на голову охранника, попытался отнять у него пистолет. Боец оказался сильнее изможденного актеришки...

Ночью, лежа без сна на втором ярусе нар, слушая, как дождь шуршит по банановым листьям, Палавек перебирал в мыслях подростков отряда «соансоков». Человек семь-восемь казались достойными, чтобы начать с ними разговор.

А утром грохот авиационных моторов накрыл деревянную виллу. Из окна хорошо просматривались почти до горизонта рисовые чеки, по которым, переваливаясь на пахоте, мча­лись три бронетранспортера. За ними разворачивалась через все поле цепь пехотинцев.

Солдатский вал прокатился через дом. Заключенные вы­ли в гараже и на кухне. Палавек, отсидевшийся в несгорае­мом шкафу, зубилом сбивал замки на их цепях. Освобож­денные кидались из дома в ближайшие заросли. Кхой валялся вверх макушкой, развороченной выстрелом в упор, в луже крови и собственных мозгов, в кабинете, в который никогда никого не пускал. Серовато-зелено-красная масса вышибленного из его черепа революционного сознания на­поминала гадость, которую швейцар «Сахарной хибарки» убирал по утрам в туалете.

Когда-нибудь да должно было случиться это восстание. Победа должна была прийти к таким, как Старый Гвоздь.

Палавек вспорол кожаный портфель, с которым предста­витель «Отдела 870» ходил через границу. Пересчитал день­ги: пятьсот сорок тысяч таиландских батов. Десяток красных рубинов и густо-синих сапфиров сунул в нагрудный карман серой сорочки, которую снял с убитого и надел вместо гим­настерки.

Камни, которые ювелир в красной тенниске с белыми разводами пинцетом подсовывал под лупу, отблескивали под лучами солнца, заливавшего Борай в это раннее утро.

—   В наши дни рубины ценятся намного выше, чем брил­лианты, изумруды или сапфиры... Если курс цен на все дру­гие камни подвержен колебаниям, золото и платина всякий раз стоят неодинаково, то рубины надежнее сертификатов Тайского военного банка. Желаете наличными или чек?

—   Чек, — сказал Палавек.

—      Приходите, пожалуйста, в половине четвертого... На какую сумму чек?

—    Сколько может стоить морской катер? — спросил Па­лавек.

Вопрос обдумывался еще на кустистых склонах Слоно­вых гор, по которым, скрываясь от недобитых повстанцами полпотовцев, Палавек несколько дней осторожно спускался в сторону болот на таиландской территории.

—    Придется выяснить, — сказал помощник ювелира, ки­таец с отечными веками. Губы его чуть дрогнули с симпа­тией в улыбке.

— Вот на эту сумму плюс десять процентов и будет чек, который у вас же и останется после покупки катера и выпла­ты мне наличности.

Вместо пожелтевших январских холмов, по склонам ко­торых сползали развалюхи Борая, Палавек видел зеленые волны, вылизывавшие песчаные бары и баламутящие лагу­ны между белых островов.

Глава вторая. «ГОРОД АНГЕЛОВ»

1

Неделю спустя помощник ювелира заглянул в «Шахтер­ский клуб». Заказал кхмеру разбавленную сгущенку. Всыпал в пластиковый стакан четыре ложки сахара. Помешивая оло­вянной ложечкой, вполголоса сказал Палавеку:

— Хозяин полагает, катер следует покупать далеко от этих мест. Он полагает, что господин Палавек не желает докумен­тировать приобретение. Он предлагает, как наилучший ва­риант, туристский крейсер. Хозяин получил каталоги из Бангкока. Стокгольмская фирма «Мина марин» дала объяв­ление: корпус — пластик и сталь, мотор «Форд-дизель» —120 сил, обводы — глубокое «V». Посудина стоит на причале в порту Саттахип. Около трех-четырех недель займет замена двигателя на два «Дженерал моторе». Хозяин полагает пред­ложить модель GM8 V — 92 TY в тысячу двести сил...

Английские маркировки вслух китайцу не давались. Он выписывал тщательно буквы и цифры на клочке то ли бу­мажной салфетки, то ли обрывке туалетной бумаги. В верх­нем углу бумажки кенгуру выпускала из своего мешка «боинг» с австралийским флагом. Возможно, что это была фирменная бумага австралийской авиационной компании.

Палавек готовился к разговору. Натаскивал его Длинный Боксер, штурман компании «Пи энд Оу Ориент лайн», Гон­конг, списанный навечно на сушу по причине непреодоли­мой страсти к тотализатору на собачьих бегах. Небольшой Борай, где старатели, если везло с камнями, делали сума­сшедшие ставки, сделался раздольем для устроителей пету­шиных боев. Длинный Боксер, приехавший с устроителями на сезон, застрял в столице азарта — камни, скрытые в поро­де, были для него той же ставкой в игре. Штурмана присмот­рел в «Шахтерском клубе», прощупал и приветил Палавек. Свободу маневра в море, доказывал моряк, могла обеспечить посудина со скоростью не менее тридцати-сорока узлов.

—    Как идет крейсер в погоду? — спросил Палавек китай­ца.

—   Волна до четырех метров приемлема...

Длинный Боксер говорил, что волна выше трех метров уже мешает вертолетам стартовать с патрульных сторожеви­ков. Бортовая, килевая и вертикальная качка держит маши­ны на палубе. Что же касается хода, то и у новейших вертолетоносцев типа американских «Рилайенс» он не превышает восемнадцати узлов.

—   Сумеют поставить корпус из Саттахипа?