другом измерении жизни.
В этом пространстве рядом с нами была Лейла, но она меня словно не замечала. Присутствующие разговаривали и поздравляли Эль-русса, но их совсем не слышал, а лишь видел, как они открывают рты и подносят подарки.
Долго был на празднике сына, целый день. Эль-русс от всей души радовался моему появлению. Своим гостям сын рассказывал, какой у него хороший папа. Отчётливо слышал его голос.
Вот только не знаю, слышали окружающие рассказы моего сына обо мне или нет? По выражениям лиц никак не мог понять, а мне так хотелось, чтобы услышать речь моей Лейлы. По-прежнему люблю её и сына.
— Папа, пожалуйста, возьми свои книги. — сказал мне, Эль-русс, когда пришло время прощаться. — Книги эти никому здесь не нужны. Но тебе книги когда-то помогут навсегда вернуться к нам домой.
— Взял шесть книги в свои руки и тут мой сон, неожиданно, закончился. Открыл глаза и увидел у себя в руках все шесть книг. — продолжил рассказывать Гурей. — Вокруг меня приятно пахло блюдами, которые подносили на день рождения сына. Чувствовал нежное прикосновение детских рук моего сына Эль-русса. Но только рядом со мной никого не было. Словно это был какой-то странный сон со всеми основными человеческими чувствами. Но всё, вокруг, неизвестно куда исчезло. Лишь шесть книг каким-то образом материализовались из моего сна в мою явь. Так был то сон или действительность? Этого не знаю по сегодняшний день.
После такие сны стали мне сниться в каждый день рождения моего сына Эль-русса. Каждый раз мы беседовали на русском и арабском языках. Нас двоих никто не видел и не слышал.
Однако мне больше ни разу не удавалось взять с собой из этого странного сна ничего материального. Каждый раз просыпался с ощущением пережитого во сне и больше ничего. Мне так и не понятно, то были сны или какое-то другое явление происшедшее в моём сознании.
— Быть может, это было сильное самовнушение, — подсказала брату, — которое затем превращалось в мираж твоего сна, со всеми необходимыми чувствами, которые ты себе внушал и ощущал при виде снов. Ведь бывают у людей пророческие сны, которые когда-то сбываются вполне реально.
— Хорошо, с тобой согласен. — смирился было Гурей. — Знаком хорошо с разными видами снов цветных и пророческих. Однако то просто сны. Но, скажи, тогда откуда появились эти шесть книг?
Лишь развела руками. Мне нечего было сказать. Для меня самой казался странным такой сон, который, возможно, мог материализоваться каким-то образом, но наше мышление пока не научилось понимать такое странное явление сна?
Может быть, это ни сном называется? Какое-то ещё другое явление в природе. Когда человек вовремя своего сна материализуется в пространстве.
— Помнишь, Маня, тебе рассказывал о странном старике. — напомнил Гурей. — Так вот, старик говорил мне, что у человека есть возможность перемещаться, независимо от времени и расстояния. Лишь надо во всем знать меру.
Старик так мне ничего и не сказал о мере, которую должен знать. Мера чего — времени, расстояния, жизни? Вполне возможно, что если бы знал эту меру, то обладал бы какими-то иными способностями, которые имеются в нас самих от природы?
Думаю, что это всё-таки мера жизни, в которой мы существуем, иначе, зачем говорить о другой мере. Почему этот странный старик не раскрыл мне тайну? Наверно, на то была у него серьёзная причина?
— Мне неизвестны никакие меры. — сказала ему. — Но свою меру в жизни получила через весь край. Фактически, не старуха, а на моих глазах и при моей памяти, столько родных мне людей покинуло этот грешный мир, что на многие меры людских жизней хватило бы моего горя. Это такова была мера всей моей жизни. Наверно, господь Бог отпустил мне такую страшную меру жизни?
Мы долго разговаривали с братом о жизни. Рассказала о своей жизни с того момента, как мы отправились с мужем из Старого хутора двадцать восемь лет тому назад и до настоящих дней.
Конечно, рассказала брату и про те убийства, которые совершила Ольга, сестра Фёдора. Рассказала и про то насилие, которое совершил надо мной Матвей, брат Фёдора. Вспомнила о пожаре, который устроила в собственном имении. Про то, как мне пришлось вернуться в Старый хутор.
— У меня на душе лежит камень, который постоянно давит. — сказала брату. — Мне не надо было тогда убивать своего насильника. Возможно, что он совершил насилие не по умыслу своему, а от своего пережитого горя? Пожар в имении тоже зря устроила. Хороших людей оставила без жилища.
— Ты никого не убила. — вдруг, сорвалось у брата. — Он умер от сердечного приступа до твоего удара бутылкой. Пожар в имении тоже не состоялся. Ты совершенно ни в чем не виновата.
— Откуда тебе всё это известно? — удивлённо, спросила у него. — Ведь тебя в имении не было в ту страшную ночь. Ты, наверно, просто по-своему хочешь защитить меня и избавить от грехов?
— Не могу тебе всё это объяснить, — уклончиво, ответил Гурей. — Это так у меня в мозгу всё само как-то возникает. Стоит мне только о тебе подумать и закрыть глаза, как тут же появляются картинки твоей жизни со всеми подробностями. Словно присутствую рядом и вижу своими глазами каждую деталь твоей жизни. Вполне возможно, что стал таким после прибытия из Медины?
— Если это так, — прервала, брата, — то скажи мне. Почему усадьба наша не сгорела? Пострадал там кто-то или нет? Почему всё тебе предвидится совсем ни так, как думаю в действительности?
— Когда ты ударила Матвея по голове, — стал рассказывать брат, — то основной удар пришёлся ни на голову Матвея, а сквозь простыню на железную раму кровати. Оттого и разбилась бутылка. Если бы ты ударила Матвея бутылкой по голове, то скорее разбилась бы голова, а не бутылка.
Что касается струйки крови с головы, то она образовалась от глубокой царапины на лбу у Матвея, когда он свалился вовремя сердечного приступа на твою кровать и зацепился головой за край спинки кровати. За тобой нет греха в смерти Матвея. Можешь больше себя не винить.
Что же касается свечей, то пламя свечей ни достало до постели. Свечи растаяли. К тому же служанка вовремя зашла в твою комнату. Она вызвала жандармов и