Джеральд стоял с побледневшим лицом. Длинные ногти Адели больно впивались в кожу запястья, на одутловатом лице выступили багровые полосы.
– Ясно, – пробормотал Джеральд.
– Прекрасно. Тебе повезло, что я решила ничего не рассказывать твоему отцу о том, что сегодня произошло. Но предупреждаю: случись что-либо подобное в будущем, я это обязательно сделаю! – Адель замолчала и пристально смерила его ненавидящим взглядом, после чего разжала пальцы, словно зажатая в них рука сына была заразной и она испытывала отвращение.
– А теперь убирайся! Сию же минуту! Пока я снова не дала тебе пощечину! – вдруг закричала она.
Джеральд счел за лучшее сразу же ретироваться.
Едва дверь за ним захлопнулась, как Адель тут же прижала ладони к трясущимся губам. Ее била дрожь. Ни разу в жизни до этого она не била никого из своих детей. Да и вообще никого, так что собственная жестокость заставила ее содрогнуться от ужаса. Присев на диван, она откинулась на спинку и закрыла глаза. Из забытья ее вывел голос Эммы.
– Как вы себя чувствуете, миссис Фарли? Вам плохо? Выпейте воды и вам станет легче, – проговорила горничная.
Открыв глаза, Адель увидела перед собой Эмму и Эдвина. Выпив воду, она протянула стакан Эмме.
– Спасибо, дорогая, – произнесла Адель чуть слышно.
Эдвин опустился на колени перед матерью и поднес нюхательную соль к ее носу. Несколько раз вдохнув, скривившись, Адель отшатнулась и протестующе затрясла рукой:
– Спасибо, спасибо, мой милый. Довольно! Я уже совсем оправилась.
Несмотря на успокоительное заверение матери, беспокойство все-таки не покидало Эдвина.
– Ты, правда, в этом уверена, мамочка? – озабоченно спросил он. – Ты еще такая бледная...
– Уверена, мой милый. – И Адель, улыбнувшись, потрепала сына по голове. – Спасибо тебе за все. – Обернувшись к Эмме, она попросила: – Пожалуйста, еще один стакан воды, если можно.
– Хорошо, мэм. Я тут принесла целый кувшин. – И Эмма быстро подошла к шкафчику орехового дерева, где стояла вода, и налила хозяйке второй стакан.
– А может, тебе следовало бы выпить немного бренди, мама? – предложил Эдвин. – Это придаст тебе сил.
– Нет! – воскликнула Адель.
Она произнесла это так яростно, что Эдвин даже отпрянул назад.
– Прости, мама, – сказал он с легкой обидой. – Мне просто казалось, что от бренди тебе станет лучше.
– Знаю, дорогой, знаю. В любой другой день я бы, конечно, выпила рюмочку – в чисто медицинских целях, разумеется. Но не в этот раз. Сегодня вечером у меня должна быть за ужином совершенно ясная голова, Эдвин. Застолье будет долгим, нам будут подавать множество разных вин... И мне не хотелось бы начинать пить до срока. Понимаешь? – Говоря так, она прекрасно знала, что ей позарез необходимо выпить, и боролась с этим искушением. Бросив на Эдвина ласковый взгляд, Адель прибавила: – Я не хотела тебя обижать. Ты уж меня прости, пожалуйста, дорогой.
– Ты ни в чем передо мной не виновата, мамочка! – воскликнул Эдвин, с нежностью поглядев на мать. – Разве я не понимаю, насколько тяжелым был для тебя этот разговор. Это ты должна меня извинить, что тебе пришлось заниматься всей этой историей.
Дверь библиотеки отворилась – и в комнате появился Джеральд в сопровождении конюха.
– Пока мы шли из конюшни, – начал Джеральд прежним саркастическим тоном, в котором сквозила его обычная дерзость, – я постарался растолковать нашему конюху насчет бедной собачки, попавшей в капкан, и насчет твоей обеспокоенности ее судьбой, дорогая мама.
Поднявшись с дивана, Адель окинула вошедших ледяным взглядом:
– Понимаю. – Она повернулась к конюху и спросила: – Я надеюсь, вы знаете, как обращаться с капканами, и сумеете без особого труда освободить собаку? Прошу вас сейчас же отправиться туда и сделать это.
– Не очень-то я и знаю, мэм, – пробормотал конюх. – И хозяин тоже, наверно, не будет доволен. Не женское это дело, мэм. А ловушки у него опасные, я ему раньше это говорил. Обязательно какая-нибудь беда приключиться может. Вот и приключилась, значит. Лучше бы старые ставить, а не эти новомодные штукенции.
– Совершенно с вами согласна. Но поскольку, похоже, на данный момент вы единственный человек, кто все-таки может с ними обращаться, я прошу вас выполнить мою просьбу – и немедленно. А что касается хозяина, то я сама с ним поговорю, об этом вы не беспокойтесь, – успокоила конюха Адель. – Скорей всего, собака не умерла. Она еще жива и мучается. Поэтому, прошу вас, отправляйтесь побыстрее. Если окажется, что собака все-таки умерла, похороните ее. Если она еще жива и, по вашему мнению, сможет выздороветь, то, пожалуйста, перенесите ее сюда и позаботьтесь о ней. Ну а если нет, то пристрелите беднягу и похороните на вересковой пустоши.
Адель с яростью уставилась на замешкавшегося в дверях конюха.
– Чего вы ждете?! – вскричала она. – Я же сказала, чтобы вы отправлялись сию минуту! С вами пойдет Джеральд. По возвращении он все мне подробно расскажет, – закончила Адель, чувствуя, что нервы ее на пределе.
– Да, мам, но все-таки... – возмутился Джеральд, – зачем отправлять меня в качестве сопровождающего? Конюх вполне способен справиться с этим делом и сам, без моей помощи.
– Не увиливай! Делай, как тебе говорят! – заявила Адель решительным тоном.
Увидев в глазах матери непреклонность, Джеральд пожал плечами и обратился к конюху:
– Что ж, тогда пошли, любезный.
Оба вышли из комнаты, не произнеся больше ни слова.
Снова опустившись на диван, Адель задумчиво уставилась на огонь в камине. „Странно, – думала она, – людские страдания оставляют меня безразличной, а вот мучения животного, наоборот, неизменно причиняют моей душе боль”.
Тем временем Эмма принесла ей воды.
– Не волнуйтесь, мэм. Они все сделают так, как вы распорядились.
– Хочешь, мама, я провожу тебя наверх? – спросил Эдвин. – Тебе надо бы немного отдохнуть, прежде чем начать переодеваться к вечернему приему.
– Спасибо, милый. Ты совершенно прав, – благодарно поглядела на сына миссис Фарли.
Она чувствовала, что находится явно на пределе своих сил. Общение с Джеральдом сделало свое дело, и от ее энергии почти ничего не оставалось. А ведь ей еще предстоял вечер – нагрузка не менее тяжелая. К нему надо было подготовиться как следует, чтобы быть в полной боевой форме. Сейчас ей больше всего на свете хотелось одного: поскорее оказаться у себя наверху в уютной, обволакивающей своим теплом постели наедине с бутылкой, которая наверняка поможет ей погрузиться в недоступный для других внутренний мир.
Адель порывисто вскочила с дивана, сын подхватил ее под руку, и они молча вышли из комнаты.