Читать интересную книгу Заря вечерняя - Иван Евсеенко

Бабка Марья, которая в это время выходит с очередной своей инспекторской проверкой на жнивье, тут же замечает нас и принимается упрекать:

— Ну вот, не успели начать, а уже отдыхаете.

Она поджимает губы, осуждающе вздыхает и сама берется за серп. Минут пять-десять бабка жнет напористо и бойко, но потом выдыхается — держать искалеченною рукою серп ей трудно, он то и дело выскальзывает у нее на землю.

Мать поднимается с межи и останавливает бабку, находя ей какую-либо иную, посильную работу:

— Вы лучше кур накормите, а мы тут сами.

Бабка опять вздыхает, но подчиняется, отдает нам серп, и вскоре мы уже слышим, как она манит во дворе кур, за что-то поругивая не ко времени раскричавшегося петуха.

Мы с матерью жнем до позднего вечера, до темноты, когда уже возвращается из пастбища стадо. Но работа у нас движется медленно — силы наши с Тасей пока еще слабые, а мать часто отвлекается: то ее вдруг вызовут в школу или в сельсовет, то бабка придумает какую-либо новую неотложную работу, то совсем уж некстати заглянет кто-нибудь из деревенских стариков за газеткой для курева.

Наработавшись за день до волдырей на руках, до ломоты в спине, мы засыпаем с Тасей, словно убитые, не дождавшись даже пока мать подоит корову, чтоб попить свежего, парного молока.

А утром нас будит шум и гомон во дворе, позвякивание серпов. Оказывается, нам на помощь пришла целая артель жнецов — все бабкины сестры: Фекла, Анюта, Дуня, Федосья и Варвара, с которыми мать договорилась насчет жатвы еще неделю тому назад.

Вот тут начинается работа! Хорошо позавтракав и выпив для начала по рюмке вина, бабкины сестры выходят на огород. Они сразу занимают пять широченных «постатей» от вишенника и почти до самых грядок. Серпы у них горят, безостановочно мелькают на солнце, сжатая рожь аккуратными валками ложится на стерню. Разгибаются бабки лишь для того, чтобы скрутить перевясло да попить воды. За свою жизнь они сжали не один десяток гектаров ржи и на домашних, приусадебных огородах, и на заработках у помещиков, и в колхозе.

Облегчая себе работу, бабки шумно переговариваются, вспоминают тяжелые времена заработков, когда приходилось жать от зари до зари под присмотром хозяина. Но вскоре эти грустные разговоры бабкам надоедают, и они заводят песню. На заработки бабки ходили в самые разные места: в соседние русские села на Брянщине, в Белоруссию и далеко на украинское Подолье. Поэтому они знают великое множество всяких песен, русских, украинских, белорусских. Все бабки певуньи и песенницы, но самые голосистые из них Дуня и Анюта. Они и запевают:

Ой у поли витэр вие,А жыто половие,А козак дивчыну та й вирненько                                                  любыть.А зайнять нэ посмие.

Остальные бабки, повторив две последние строчки, ведут песню дальше:

Ой тым її нэ займае,А що свататы мае,Ой тым же вин, ой тай не                                       горнеться,А що славы боіться.

Мы с Тасей слушаем эту хорошо знакомую нам песню, смотрим на бабок и никак не можем понять, как можно петь на такой жаре и при такой работе, когда пот заливает глаза, когда стерней до крови исцарапаны руки. Но бабки поют:

Сыдыть голуб на дубочку,А голубка на вышни,Ой, скажы, ой, скажи, сердцэ —                                                 дивчыно,А що в тэбэ на мысли?

Мы затаенно по-детски вздыхаем, а потом бежим к колодцу за свежей водой для жнецов, потому что сегодня целый день на подхвате, на посылках: то носим воду и квас, который мать специально приготовила для жниц в погребе, то гоняем со жнивья кур, то помогаем бабке Марье готовить особый праздничный обед.

К вечеру, тяжело прихрамывая и опираясь на посошок, к нам приходит из города муж бабки Феклы, дед Гриша Степовец. Вооружившись «цуркою», осиновой заостренной на конце палочкой, он начинает вязать снопы. Я кручусь рядом, потому как вязание снопов на жатве у нас с давних пор считается делом мужским. Дед Гриша, не торопясь, учит меня управляться «цуркою» и ничуть не ругает, если я порву перевясло. Снопы у меня, конечно, получаются не такие ладные и тугие, как у деда, но все равно ничего — до августа, до молотьбы они в полукопах пролежат.

Заканчивается работа всегда поздно вечером. Бабка Марья к этому времени накрывает стол чистой полотняной скатертью, достает закуски, вино. Жницы умываются во дворе возле крылечка свежей, только что доставленной нами из колодца водой, устало рассаживаются за столом, поздравляют друг друга с хорошим урожаем. И опять льются над нашим домом песни:

Ой у поли витэр вие,А жыто половие…

Но жнива на огородах — это, конечно, еще не жатва, не страда. Настоящая жатва начнется через день-два, когда подоспеет рожь на колхозных прилесных полях.

С вечера пройдет по нашей улице новый недавно избранный бригадир, которого за небывало пышную шевелюру прозвали Львом, хотя на самом деле имя у него — Алексей. Легонько постукивая хворостинкой по калиткам, он будет вызывать из домов мужчин и женщин, давать им на завтра задание. Ребятишек Лев тоже не оставит без внимания, накажет приходить в поле или на колхозный двор. Работа им во время жатвы всегда найдется: подвозить с поля на волах снопы, помогать взрослым на току и, конечно же, коногонить, когда заработает в старом амбаре молотилка.

Все село ложится спать в этот день особенно рано, едва хозяйки успеют подоить коров. Ведь завтра вставать ни свет ни заря. Мужчины, загодя, клепают косы, прилаживают к ним длиннозубые крюки, ищут по застрехам «цурки».

И вот по-первомайски яркое и солнечное занимается утро. Нежаркий еще, ранний ветер доносит с полей запах жнивья и хлеба. По селу мчится на жеребце Мишкасе Василь Трофимович, давая последние распоряжения бригадирам и звеньевым. Все торопятся, поспешают. Русские печки остаются сегодня непротопленными, холодными. Женщинам во время жатвы не до этого, им лишь бы успеть кое-как подоить коров да скорее идти в поле, где Лев уже отмеряет каждому звену норму, нервничает, ждет жнецов.

Ваня Смолячок в это утро занимает стадо раньше обычного, когда над лесными дальними хатами еще висят сумерки. Будить хозяек ему сегодня не приходится. Они сами давно поджидают его, припасывая коров возле калиток и изгородей. У всех уже наготове серпы и узелки с обедом.

Едва только стадо исчезает в лугах за вербами, как жнецы и косари стайками и поодиночке тянутся к домам звеньевых, чтобы, наскоро обсудив там наказы Василя Трофимовича, идти в поле.

Нам с Тасею тоже не спится. Тася вместе с матерью отправляется жать рожь на школьный участок, а я, захватив сирицовый батожок, бегу на колхозный двор по росной, не хоженной еще тропинке. Наскоро поздоровавшись с ночным сторожем дедом Елисеем, я вместе с другими мальчишками начинаю выбирать возы. Дело это серьезное, и мы относимся к нему со всей строгостью. Вначале надо осмотреть оси: не лопнула ли какая во время вчерашней работы. А то ведь сколько раз случалось — только выедешь с колхозного двора, а ось и обломается на каком-нибудь ухабе или косогоре. Потом, конечно, оглобли. Тоже ведь часто ломаются, особенно если вол попадется молодой, норовистый. Потом загвоздки, ступицы, шкворни — все надо оглядеть, все проверить.

Смазывать возы нам приходится вдвоем, а то и втроем. Возы все тяжелые, громоздкие, и, чтоб стащить колесо с оси в одиночку, сил наших пока еще не хватает. Но сообща дело спорится. Двое мальчишек чуть приподнимают воз, а один быстро стаскивает колесо почти до самого конца оси. Самодельный деготь или по-нефтяному черный фабричный мазут стоят в здоровенных дубовых бочках тут же, рядом с возами. Мы набираем их в старые износившиеся дегтярницы, сами мастерим из ветоши помазки и принимаемся за дело. Деготь пахнет по-деревенски привычно, знакомо, а от мазута сладковато несет бензином, как от единственной на всю округу машины-полуторки, которая иногда приезжает в нам из соседнего Великощимельского колхоза.

Но вот возы смазаны, оглобли выровнены, загвоздки на месте. Теперь, главное, получить хорошее ярмо и у дежурного воловника. Тут тоже много своих хитростей и тонкостей: надо, чтоб дужка была как раз впору волу, не слишком просторная и не слишком тесная, чтоб дырочка у нее вверху, куда засовывается тоненькая металлическая заноза, не лопнула, не пошла трещинами.

Мы выстраиваемся в очередь возле кладовой, где хранится сбруя, и ждем воловника, наперед загадывая, кому выпадет сегодня ехать за снопами в Дедовщину, а кому на Монастырщину. Это зависит, конечно, от Льва, который скоро появится на колхозном дворе вместе с Василем Трофимовичем. Он быстро распределит нас, всегда, правда, выслушивая наши просьбы и не разъединяя друзей…