Читать интересную книгу Заря вечерняя - Иван Евсеенко

Мы приподнимаемся на возах и видим, что впереди косарей действительно идет Василий Иванович Дорошенко, наш с Тасей сосед. На фронте Василий Иванович воевал под Ленинградом, был много раз ранен и контужен, но остался жив и сохранил силу для такой вот нелегкой крестьянской работы, как жатва. Он и подзадоривает мужчин на песню…

Нам, конечно, охота посмотреть, а кто там позади (уж не Сагайдачный ли?), хотя такой фамилии у нас в селе ни у кого нет. Но цепочка косарей растянулась далеко за косогор, и мы не видим, кто ее замыкает. Да нам, признаться, и не до этого, потому что среди женских голосов, глубоких и натруженных, мы начинаем различать звонкие и по-особому задорные голоса наших сверстниц, которые помогают матерям на жатве:

Гэй, хто в лиси, озовыся!Гэй, хто в лиси, озовыся!

Тут уж ничто не может нас удержать. Мы отзываемся, щелкаем кнутами, изо всей силы подгоняем совсем разленившихся волов.

Женщины замечают нас, распрямляются, чтоб скрутить новое перевясло, и песня постепенно затихает, словно катится куда-то дальше, за ржаное поле и перелески…

Жнецы и косари устраивают себе небольшой перерыв, заводят наш обоз на стерню и помогают грузить снопы. Дело это тоже нелегкое, и особенно для нас, мальчишек. Снопы все едва ли не выше нашего роста, тяжелые, налитые, а уложить их надо так, чтоб они не разъехались на тряской песчаной дороге. Мы, конечно, не робеем (знали ведь, зачем ехали в поле), смело беремся за снопы, тащим их к возам, укладываем первый ряд поперек кузова колоски к колоскам, потом придавливаем их несколькими снопами, положенными вдоль, и уже взбираемся по колесу и оглобле наверх, чтоб приниматься за следующий ряд. Но взрослые останавливают нас. На воз влезает какая-нибудь женщина, а мужчины со всех сторон подают ей снопы, весело подшучивая и подтрунивая. Мы же в это время караулим волов, которые то и дело норовят стронуться с места, схватить какую-либо былинку, растущую на стерне.

К нам подходят девчонки-одноклассницы, гордятся, важничают, почему-то считая, что их работа на жатве более нужная, чем наша. Лукаво поглядывая на матерей и своих старших подружек, они начинают задевать нас и вроде бы совсем безобидно просят:

— Скажи:

Шел попМимо коп,Считал копы с полу́копками:Одна копа с полу́копком,Вторая копа с полу́копком,Третья копа с полу́копком…

В отличие от мужчин, мы сразу поддаемся на эту девчоночью игру, повторяем старинную смешную скороговорку. Но языки у нас вскоре начинают заплетаться, и получается какая-то несуразица:

Одна копа с колу́копком,Вторая копа с колу́копком,Третья копа с колу́копком…

Девчонки смеются над нами, заливаются, приседая до самой стерни. Похохатывают и девчата постарше. Теперь нам одно спасение, чтоб взрослые как можно скорее завершили возы. Мужчины, должно быть понимая наши переживания, стараются изо всех сил, забрасывают женщин, стоящих на возах, снопами. А те не торопятся, укладывают каждый сноп основательно, по нескольку раз переворачивая его и поправляя.

На погрузку всех возов уходит, наверное, больше часа, и за это время девчонки совсем измучают нас, изведут своими разговорами и приставанием. Но всему бывает конец. Мужчины подают наверх последние снопы, помогают женщинам спуститься на стерню и увязывают наши возы «рублями» и сенными веревками. Работа эта для мужчин в общем-то не тяжелая, привычная, но они стараются делать ее сегодня как никогда внимательно и аккуратно, понимая, конечно, что если на каком-либо возе снопы по дороге разъедутся, то будет нам худо…

Обоз теперь мужчины выстраивают по-своему. Вперед выводят самого опытного и покладистого вола, чтоб он задавал ритм всему движению. Мы невольно завидуем мальчишке, который будет ехать впереди, но никогда не противимся мужчинам, потому как хорошо знаем, что от первой подводы в обозе зависит многое. Девчонки на прощанье обзывают нас чумаками, кричат кому-нибудь, стараясь напугать:

— Загвоздку потерял!

Но мы уже не обращаем на это никакого внимания, нам сейчас не до игр. Негромко пощелкивая батожками, мы беремся за налыгачи и внимательно посматриваем каждый за своим возом. Волы наваливаются на ярма, идут шаг в шаг, напрягаясь и вытягиваясь под многопудовой тяжестью. Мы, как можем, помогаем им: отгоняем ветками мух и оводов, которые лезут волам в глаза и ноздри, придерживаем возы на ухабах, чутко прислушиваемся, не треснула ли где-либо ось или оглобля. Но пока вроде бы все хорошо: волы идут послушно и терпеливо, оглобли и оси целы, колеса катятся себе и катятся, размеренно шуршат по наезженной песчаной колее.

Путь наш лежит к глиняным токам и старым клуням, которые стоят на пустыре сразу за колхозным двором. Там нас уже ждут и готовятся встречать два-три старичка, специально занаряженные сегодня для укладки снопов. Завидев обоз, они поднимаются с завалинки, где до этого грелись на солнышке, и выходят к обочине. Нам не больно-то охота старичкам подчиняться, да что поделаешь: сами сложить снопы в скирды и копы мы пока что не в силах. Старички это знают и распоряжаются на токах строго и важно, то и дело покрикивая на наших заморенных волов:

— Цоб! Цабэ!

Мы безропотно выполняем все стариковские наказы, заводим каждую подводу в указанное место, а сами все поглядываем и поглядываем на высокую крытую соломой клуню, где Василь Трофимович с бригадиром первой бригады Михаилом Авксентьовичем устанавливают копную молотилку. Из клуни доносится запах застарелой половы и зерна, смешанный с запахом только что размоченной глины, которой женщины подновляют ток.

Нам пора опять ехать на поле, но мы немного хитрим, подкладываем волам по охапке травы, которой запаслись еще с утра, и забегаем на минуту в темную прохладную клуню.

Молотилка уже почти готова к работе. Василь Трофимович и Михаил Авксентьевич протирают ветошью какие-то шестеренки и валики, в последний раз проверяют, туго ли натянут брезентовый ремень, который идет от барабана к громадному колесу на улице возле конного круга. Заметив нас, Василь Трофимович отрывается от работы и, добродушно посмеиваясь, кричит из темноты:

— Ну как, будем в этом году коногонить?!

— Будем! — дружно откликаемся мы.

— А не рано ли?

— Не-ет, — подступаем мы поближе к молотилке, хотя и чувствуем, что Василь Трофимович завел весь этот разговор просто так, для того лишь, чтоб нас приободрить и обнадежить, а на самом деле коногонить будут опять ребята чуть постарше…

На Василя Трофимовича мы не обижаемся — молотилка все-таки машина сложная и обращаться с нею надо по-умному. А мы ведь народ известно какой, чего-либо и нашкодить можем… Так разгоним по кругу лошадей, что и приводной ремень слетит, и барабан заклинится.

Еще дня три мы возим на волах рожь к клуням. Старички укладывают ее в высоченные скирды, подводя их все ближе и ближе к токам.

Но вот однажды мы просыпаемся от лошадиного топота и храпа, стремглав выскакиваем со двора и видим, как по улице, низко припав к лошадиным гривам, несутся к молотилке коногоны. Впереди чаще всего Миша Борисенко, по-уличному Миталь, самый смелый и отчаянный галерский мальчишка.

Лошадей коногоны в этот день берут прямо на лугу, не дожидаясь, пока табун пригонят на колхозный двор, долго моют и чистят их возле речки, а потом так вот, во весь опор, мчатся по селу, как бы оповещая тем самым, что молотьба уже началась.

Мы долго смотрим коногонам вслед, завидуем им, торопим свои года, время, когда Василь Трофимович уже не в шутку, а всерьез доверит нам лошадей. Но года эти идут слишком медленно, не спеша, и пока что нам деваться некуда — надо идти к кошарам и запрягать волов…

Все в этот день идет вроде бы как обычно. Мы так же смазываем возы, так же спорим с воловником, так же отбиваемся в поле от девчонок. Но душой и сердцем мы уже возле молотилки, где с самого утра закипает горячая, страдная работа.

Едва только солнце поднимется над Великощимельским выгоном, над Роговкой, как Василь Трофимович подаст коногонам команду.

— Запрягайте!

Те справятся со своей задачей, с лошадьми в одну минуту. Быстро наденут хомуты, затянут супони — и вот уже четыре пары самых выносливых колхозных лошадей готовы отправиться в долгий многодневный путь по кругу.

— Ну, с богом, — чуть смешно, по-старинному скажет Василь Трофимович и резко махнет рукой, будто скомандует артиллерийским расчетам.

Мальчишки сразу прикрикнут на лошадей, и те еще в охотку, легко и неутомленно, побегут по кругу. Приводное колесо вначале вроде бы нехотя, а потом все быстрее и быстрее начнет вращаться, брезентовый ремень побежит по нему в темную глубину клуни, заставляя работать гулкий и немного таинственный для нас барабан. Возле молотилки все оживет, придет в движение.