ловушки, в которой она, находясь в союзе с Америкой и полностью доверяя Москве, держала нас» [7, c.311]. Таким образом, единственным стратегически значимым и доступным для Берлина вариантом решения «британской проблемы» было нападение на СССР с целью его разгрома и получения мультипликативного эффекта в духе упомянутого выше анализа ситуации, сделанного фюрером еще в июле.[186]
Это было его непоколебимым убеждением, которое он внушал сомневающемуся генералитету едва ли не на каждом совещании с ним. Однако издержки такого решения были бы огромны: война на два фронта, создание всемирной антигерманской коалиции на базе англо-советско-американского военно-политического союза, а также замыкание кольца экономической блокады за счет присоединения к ней СССР.
Подсказка, как найти выход из этой безвыходной ситуации, пришла из Токио. 1 августа 1940 г. правительство Японии передало германскому послу О. Отту меморандум, в котором предлагалось переформатировать всю мировую ситуацию, склонив СССР к изменению его официального статуса в идущей войне с нейтрального на статус невоюющего союзника стран «оси». Бонусом было выделение ему собственной зоны экспансии, по предварительным прикидкам в направлении Персидского залива, Южной Азии и Индийского океана. В ходе начавшихся германо-японских консультаций также предусматривался вариант «признать Индию для целей настоящего момента входящей в жизненное пространство Советского Союза». Платой за входной билет в клуб хозяев Восточного полушария СССР должен был стать отказ СССР от вмешательства в планы Японии в отношении Китая и Юго-Восточной Азии, а в планы Германии и Италии – в отношении Европы.
Появление в советско – германских отношениях экзотической, на первый взгляд, индийской темы отдельными авторами карикатурно изображается как стремление непонятно на что рассчитывавшего Гитлера отослать Сталина подальше из Европы, соблазнив перспективой то ли попить вволю чайку, то ли на слоне покататься. Но вообще – то Индия считалась главным бриллиантом в короне Британской империи, и Гитлер предлагал Сталину забрать его себе. Не учитывается этими авторами и тот факт, что на территории тогдашней Британской Индии размещались три современных государства – собственно Индия, Пакистан и Бангладеш, и простиралась она от Бирмы на востоке до Ирана на западе и от Гималаев на севере до Индийского океана на юге.
В политическом измерении «Советская Индия» была бы еще обширней за счет Ирана и Афганистана, к которым давно уже присматривались и царская, и советская Россия. Контроль над этим огромным регионом, помимо прочего, имел особое значение для внутренней безопасности СССР в смысле защиты от угрозы распространения пан-исламского движения на Кавказ, Поволжье, Среднюю Азию, Казахстан и Сибирь. Тем самым подрубались корни, питавшие басмаческое движение до середины 30-х годов, и исчезала возможность использования его Англией для нанесения ущерба советскому режиму в случае резкой конфронтации с ним.
С другой стороны, Москва уже давно рассматривала регион как «мягкое подбрюшье» Империи, уязвимое для советского удара. Такой удар готовился весь 1920 г. Планировалось, имея базу в Афганистане, собрать, вооружить и снабдить инструкторами «индийскую революционную армию» для войны с британским владычеством. На эти цели были выделены деньги, оружие и инструкторы. Советско – польская война скомкала все планы, а нужда в нормализации политических и экономических отношений с Лондоном заставила на время забыть о них. Все же в Кремле продолжали считать Британскую Индию своим потенциальным заложником, до которого могли дотянуться, и, угрожая которому, требовать от Лондона уступок в Европе.
В Берлине японское предложение упало на подготовленную почву, так как полностью соответствовало концепции антибританского «континентального блока», приверженцами которой были А. Гитлер и Й. Риббентроп. Фюрер полагал, что, убедив СССР присоединиться к странам «оси» в качестве союзника, он лишит Англию той «последней надежды», из которой она черпала решимость сопротивляться Германии. На Дальнем Востоке укрепление советско-японского взаимопонимания в рамках «пакта четырех» развязывало Токио руки в отношении Китая и Юго-Восточной Азии. В Берлине рассчитывали, что экспансия Японии в этом направлении спровоцирует полномасштабную войну между ней и США, ввиду чего растают надежды Лондона на получение необходимой помощи из второго, американского, источника. То и другое вместе заставит Британию принять германские условия мира, фактически – капитулировать.
Важно, что победа над Империей достигалась чисто политическими средствами, без необходимости идти на тотальное столкновение с СССР и не создавая смертельно опасной для Германии ситуации европейской войны на два фронта. Итогом этих геостратегических калькуляций стало упомянутое выше октябрьское письмо Риббентропа Сталину и сделанное именно в этой связи приглашение Молотова в Берлин.
В Москве с готовностью ухватились за предложение присоединиться к Тройственному договору как продолжению на глобальном уровне пакта-39, неожиданно быстро исчерпанному событиями на Западном фронте. В ответном письме Риббентропу от 21 октября Сталин выразил согласие с тем, что «вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих интересов на длительный период» [14, c. 699].
Авторы, пишущие на данную тему, обычно задаются вопросом, насколько серьезно Берлин предлагал, а Москва соглашалась принять участие в разграничении сфер интересов в мировом масштабе? Фантасмагорический размах затеи с установлением «нового тысячелетнего порядка» для Восточного полушария, действительно, порождает понятные сомнения мировоззренческого характера (в смысле возможности долгосрочного сосуществования национал-социалистической Германии и коммунистического СССР). Однако после пакта Молотова – Риббентропа такая постановка вопроса представляется неуместной, поскольку подразумевает подчинение внешней политики Гитлера и Сталина каким-то «высшим принципам», которых, на самом деле, для них не существовало. Единственным ориентиром была выгода, а мерилом – цена. Известны многочисленные высказывания обоих вождей о нераспространении идеологических разногласий на область межгосударственных отношений. В личном плане они могли испытывать дискомфорт от необходимости симулировать дружбу, но до тех пор, пока идеологическая терпимость хорошо конвертировалась в новые территории, политическое влияние и т. п., мирное сожительство могло сохраняться. Так что это был только вопрос времени и обстоятельств.
Со стороны геополитики ситуация, на наш взгляд, выглядела следующим образом. После возвращения в состав Рейха всех исторических германских земель для Гитлера основным был не столько вопрос о квадратных километрах, сколько о будущем Европы и месте в ней Германии. Одно из центральных его убеждений, сформулированных в «Майн кампф», состояло в том, что двум державным медведям в одной европейской берлоге не ужиться. «Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. […] И вы не имеете права успокаиваться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть» [цит. по: 16, с. 465].
При таком видении европейской