— Я так и думал. Твой любимый способ. — Он взял уже готовую чашу и палочку темно-красного воска. Поставил основание чаши между моими бедрами и подержал воск над свечой. Одна быстрая мягкая капля, затем еще одна рядом, медленная и круглая. С трудом я отвела взгляд, посмотрела на него и сказала так, чтобы меня услышала девушка:
— Не трогай ее.
Он улыбнулся.
— Какая ты мягкосердечная. Это бордельная девка, какой и ты была когда-то. Мы ее отпустим, и даже если она кому-нибудь расскажет, ее слова не имеют значения. А теперь смотри, любимая. Смотри вниз.
Крошечные темные островки соединялись и разделялись, застывая в собственном море. Это так просто — первый метод, показанный мне Игранзи. Я вспомнила ее и другую девушку, Ларалли, которая умерла после того, как я рассказала свое видение так, как его поняла. Я чуть наклонила чашу, чтобы в воде была видна тень девушки и тень Телдару, который к ней подошел.
— Говори, — сказал он — говори слова, которым я тебя учил. — Он вытащил ее кляп, и она взвизгнула. Послышался удар. Я увидела, как тень ее головы откинулась назад. Услышала слова — ее невнятное бормотание и его тихий гневный голос:
— Давай, шлюха, или я тебя убью.
— Скажи мне, — теперь она говорила громче, но слова все равно были невнятными. — Скажи, что меня ожидает.
Ее тень задрожала, воск распался, и мир вокруг меня тоже.
Видение кажется таким же. Образы: крутящийся дождь с разноцветными гранями, в каждой из которых — лица и формы. Грядущее и Пути, которые уже пройдены. Котенок — снег на его шерсти; арка синего неба; мужские ноги в красных кожаных ботинках, вышитых серебряной нитью. Волк с длинной темной мордой нюхает ветер, которого я не чувствую. Волк со спутанной грязной шерстью — тот же или другой, — сидит в дверном проеме. Его лапы объяты пламенем до самых глаз, пламенем, что сжигает края Путей и сам Узор. И все же глаза волка горят ярче и не мигают.
Мое платье было влажным и липло к бедрам. Чаша валялась на полу. Телдару стоял на коленях, обхватив ладонями мои лодыжки. Черные мошки видения казались дрожащим слоем серебристой воды.
Серебро.
— Что ты видела? — спросил он.
Я открыла рот почти бессознательно, не осторожничая. Зачем осторожничать, если все слова — ложь?
— Ноги богатого мужчины в красных кожаных ботинках.
Едва произнеся это, я должна была вскочить. Должна была попытаться сбежать от него хотя бы с этим единственным восстановленным Путем. Но я сидела. Мое тело было мертвым и тяжелым — живым оставался только голос. Я засмеялась и заплакала, кашляя и задыхаясь, пока не обрела способность говорить.
— Волк на ветру и еще один, у двери в бордель. Волосы мертвеца прилипли к камням, покрытым грязью и дерьмом. — Я вновь была Уджей, и каждое слово становилось частью песни, ярким, красивым пером. — А потом — огонь, Узор, сжигающий все Пути в пепел.
Лицо девушки сморщилось, как лицо Ларалли много лет назад. Прошло столько времени, а я оставалась все той же — свободной силой, и рядом не было Игранзи, чтобы меня наказать; только Телдару, который приблизил ко мне лицо, погруженное в тени, чтобы поцеловать.
— Спасибо, — говорила я, — спасибо, спасибо… — сжигая себя желанием вернуть то, что у меня было. Желая все, что он мне обещал.
Он отстранился. Я продолжала бормотать, снова и снова описывая видение, песнь Узора из горечи и триумфа. Он подошел к девушке. Я видела, что кляп снова у нее во рту, что он мокрый и темный. Я видела это своими прежними глазами, но моему голосу было все равно. Эти глаза смотрели, как он вытащил кляп, смотрели, как он поцеловал ее, и как она качает головой вперед-назад. Она закричала, и Уджа ответила ей из соседней комнаты. Возможно, этот звук вернул меня обратно еще до того, как он вспорол ее горло кинжалом.
— Волк, — услышала я собственный голос. — Ветер треплет его шерсть. Его уши прижаты. Пятнистый голодный волк. — Я вновь издала хриплый смешок.
— Ну что ж. — Он вернулся ко мне и вновь уколол палец. — Видишь, что я для тебя сделаю, когда битва закончится — это и гораздо больше.
Я вздрогнула, когда он вернулся в мой Иной мир, чтобы разрушить только что созданное. Я смотрела на горло девушки, похожее на распустившийся цветок ликаса, и плакала, но не из-за нее.
Когда он закончил, за окнами был серый тусклый свет, и я больше не плакала.
— Идем, — сказал он, протянув руку. Он выглядел усталым и таким же серым, как небо; под глазами были фиолетовые мешки. Наши руки дрожали.
«Я видела волков и грязь», попыталась сказать я, но у меня получилось:
— Я видела поляну с высохшим источником.
Я слишком устала, чтобы смеяться или плакать — в горле застревали и смех, и слезы.
— Тихо, — произнес он, поднял меня на ноги, но я не устояла, и он пошатнулся. Мы поплелись к двери. В холле я повернула к лестнице, но он сказал:
— Нет, не сюда, — и мы отправились к комнате с зеркалом.
Я думала: «Не могу смотреть на Мамбуру. Ни на кого из них — Селеру, Лаэдона, мертвую девушку. Я хочу только свою постель и простое лицо Лейлен». Но смотреть пришлось. Мамбура лежал там, где и прежде, темный, с открытыми глазами. Телдару обошел его, встал у зеркала и пригласил меня.
Чаша была покрыта костями. Их было так много, что они блестели в каждой золотой грани. Они были старыми, гладкими, желтыми — я повидала уже очень много костей. Эти принадлежали одному человеку. Ребра, таз, длинные кости ног и кости пальцев — когда-то все они были единым целым.
— Раниор, — сказала я.
Он сжал мою ладонь.
— Прикоснись к нему, Нола. Давай.
Я уже тянула руку. Я смутно помнила, что выбрала ребра Селеры, поскольку они были тонкими и маленькими, однако на этот раз я взяла череп.
Телдару засмеялся.
Я провела пальцами по челюсти и куполу, почти ожидая нащупать шишки — шрамы отрезанных ушей Пса Войны.
— Видишь? — сказал Телдару, накрыв мои пальцы своими. — Смотри, как мы близки, как ты близка. Скоро ты тоже будешь целой.
Глава 39
Некоторые главы я начинала с описания неба или размышлений о словах. С мыслей о том, где нахожусь сейчас, а не где была. Долгое время я этого не делала, отчасти потому, что у меня больше нет нужды задумываться о словах, а кроме того, я кое-что поняла и боюсь, что если перо остановится слишком надолго, мне придется об этом написать.
Я сосредоточилась на том, что было и что есть, но начинаю видеть и то, что будет. Оно надвигается, как нечеткий образ в тусклом медном зеркале, но его края уже определены. Я и боюсь, и радуюсь, но от этого мне еще страшнее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});