Но в конце второго месяца Путь в моих руках шевельнулся. Он шевельнулся, потом дернулся, и я увидела, что лента в руках Телдару тоже задвигалась. Две дороги пульсировали на зеленых холмах и медленно заполнялись серебром от наших пальцев до края небес. Я вскрикнула, поскольку выходящее из меня серебро разрывало вены. Телдару засмеялся. Он ухватил следующую дорогу, я последовала за ним и тоже рассмеялась, наполненная болью и голодом. Каждый Путь, которого мы касались, становился серебристым. Красные небеса разгорались, синевато-фиолетовые лозы на холмах свивались и раскручивались.
— Возвращаемся, — услышала я слова Телдару. Он поднял руки, все еще истекающие серебром, и я почувствовала сильный толчок. Я лежала на деревянном полу, задыхаясь и плача, а пение Уджи заглушал стук крови в ушах. Телдару сидел рядом; его глаза были черными от видений, плечи напряжены и опущены. Я поднялась на колени и начала тереть глаза, чтобы избавиться от черных мошек. Селера лежала так же: конечности выпрямлены, лицо повернуто к потолку. Нос провалился, губы были черными. Кожу от лба до пальцев ног покрывали белые и коричневые пятна. Волосы были слишком тонкими, короткими и грязными, а потому не выглядели светлыми. Такой она была вся, кроме глаз. Глаза — не зеленые, а черные, — были открыты, как и всегда. Но теперь они мигали.
Я отпрянула, мои пятки стукнули по полу. Ее голова пошевелилась, словно она услышала. Голова на подушке перекатилась, и Селера посмотрела на меня — или это Телдару смотрел из ее оживших глаз, а может, они оба. Ее губы дрогнули и приподнялись, обнажая зубы. Она улыбнулась, улыбнулся Телдару, и я убежала от них, едва сдерживая рвоту.
* * *
Запах был стойким, как бы часто я не мылась. В доме я едва его замечала, но в замке он окутывал меня, расходясь волнами от кожи и волос. Когда пришла зима, вонь стала сильнее из-за одежды и сырости в комнатах. Я проводила время снаружи, прогуливаясь по заснеженным дорожкам под деревьями, но мне приходилось преподавать, прорицать, а кроме того, холод не помогал. Единственным облегчением было одиночество.
— Здесь что-то гниет, — сказала за ужином королева. Она сидела, положив руки на растущий живот, и переводила взгляд с меня на Телдару.
— У тебя сейчас чувствительное обоняние, — ответил Халдрин. — Возможно, мясо старое, и только ты это чуешь. — Он прочистил горло. Я знала, что он лжет; мне было стыдно, и я злилась.
— Нет. — Телдару легко коснулся моей руки. Я уставилась на булочку с изюмом, которую в ней держала. Теперь я не могла ее поднять, да и не хотела.
— Я показываю госпоже Ноле глубочайшие тайны нашего дара. Я веду ее Путями мертвых.
За моим плечом стоял слуга с ковшом супа. При этих словах он выронил ковш, и суп пролился на мои колени и наши соединенные руки. «Прекрасно, — подумала я, едва сдерживая стон. — Теперь от меня воняет не только мертвыми людьми, но и мертвой курицей».
— Это запрещено, — сказал лорд Деррис. Я едва слышала его среди общего гула, и все же эти слова прозвучали отчетливо.
— Идти этими Путями — нет, — ответил Телдару. — Это опасно и очень тяжело, но не запрещено, если только вы не решите изменить их. Мой собственный учитель боялся этих путей и ничего мне не объяснял, поэтому я искал сам. От этого опасность была сильнее. Теперь я показываю их госпоже Ноле. Веду ее. — Он погладил мои пальцы.
— Будь осторожен, — сказал Халдрин так тихо, что я едва его расслышала.
— Конечно, — ответил Телдару. Мои губы растянулись в улыбке, и я склонила голову.
«Великолепно, — подумала я. — Великий мастер подведет их так близко к истине, что они ее не увидят».
Возможно, слуга рассказал об услышанном другим слугам; возможно, лорд Деррис поделился новостью со своими благовоспитанными друзьями. Как бы то ни было, моя популярность и уважение росли. Вечерами после уроков я сидела в комнате прорицаний, и ко мне выстраивалась целая очередь — в основном знать, которая давала монеты, но нередко это были слуги или солдаты, считавшие, что я делаю им великое одолжение, прорицая и не прося за это денег.
Я думала: «Бедные глупцы; мои слова смердят, как и моя кожа». Но даже запах вызывал в них благоговение. Усаживаясь напротив, многие кривились. Я наблюдала, как вздрагивают их руки, расширяются ноздри, а потом они придвигались ближе. Я видела удивление, отвращение, нетерпение, и ненавидела их больше, чем ложь, которую была вынуждена говорить.
Глава 37
Той зимой мы воссоздали Мамбуру. Он рос, как и ребенок Земии. Я помню эти события так, словно они были одним и тем же — единый акт творения, ужасающий и удивительный. Длинные кости пальцев Мамбуры, голые, а затем обернутые в темную кожу. Темные пальцы Земии гладят живот, внутри которого другие кости. Череп Мамбуры на полу зеркальной комнаты, созданный из ничего — его изгибы, подбородок и скулы, брови и глазницы. Живот Земии, круглый и высокий. Ее лицо и груди становились полнее; влажные мышцы Мамбуры утолщались, обрастая жиром и плотью.
На это ушло пять месяцев. Мы не торопились, были аккуратны и использовали все провидческие инструменты, какие только могли, поскольку Телдару сказал, что это сделает героя сильнее. Каждый инструмент менял его мир: когда мы использовали воск на воде, небеса становились светлее и меньше; когда брали зерно, дальние холмы тускнели. Но когда между зерен шагала Уджа, а наша кровь капала на следы ее хвоста и лап, Узор становился невыносимо ярким: цвета, холмы, резкие границы лент и дорог.
Единственным, чего мы не использовали, было зеркало.
— Жди, — повторял Телдару. — Это в самом конце.
Селера лежала в моей старой кровати. На ней была шелковая рубашка — зеленая, разумеется, под цвет ее глаз за белой пленкой. Мои глаза стали черными.
Я не замечала этого, но однажды ночью Телдару взял мое лицо в руки и сказал:
— Твои глаза полностью иные. Теперь ты принадлежишь Узору.
Я приникла к зеркалу в холле и увидела, что он прав. Взглянув в свои глаза, я подумала об Игранзи, Ченн, а потом о Бардреме и была рада, когда Телдару увел меня прочь.
Селера лежала на моей кровати, Лаэдон сидел на стуле рядом, Огненная Птица Белакао обретал форму на полу у зеркала. А Земия — моабе, королева, ведьма островов, — тоже обретала форму, нося ребенка, который изменил всё.
* * *
— Когда ребенок родится, провидец должен быть рядом. — Халдрин держал ее за руку, но Земия казалась где-то далеко. Она глядела в окно библиотеки. Оранжевое платье свободно спускалось к ногам, но на животе было натянуто. Там же лежала ее рука.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});