Пафосом и смыслом ее жизни было – принести себя в жертву ближнему. Недаром и брат ее был толстовцем (не надо забывать, что отец их был генералом царского правительства!). В нашей дружеской среде мы всегда подсмеивались над ней, над ее христианской любовью к ближним, среди которых она не отличала волков от овец. Она была очень хороша собой. У нее были ясные голубые глаза цвета неба, пышные светлые волосы, которые, как сияющий нимб, окружали ее голову, – такого цвета лица, как у нее, я, кажется, ни у кого больше не видел – и нежный розовый румянец на щеках. Когда она показывалась на улице, дети, как воробьи, немедленно окружали ее и хором кричали: «Da kommt das Madchen mit roten Backen!» (Вот идет девушка с красными щечками!). И только когда она раздавала им все конфеты, которые у нее с собой всегда для них были, выпускали ее из плена. Ее все любили, и многие были влюблены. Влюблен был в нее Абрам Гоц; кажется, был немножко влюблен в нее одно время и я…
Я долго не мог понять, как Маруся могла пойти на террор – в ее душе не могло быть чувства ненависти ни к кому, она жила одной лишь любовью к людям. Кроме того, она была очень религиозной. В конце концов я понял, что она пошла в террор не на убийство, а лишь для того, чтобы принести себя в жертву. Когда она окончательно решила пойти в Боевую организацию, в интимном разговоре с Маней Тумаркиной она так объяснила свое решение: «Самая страшная вещь – убить человека, и поэтому я должна это взять на себя…»
Для Боевой организации она была ценным приобретением: никто, конечно, смотря на нее, не мог подумать, что эта милая, прелестная девушка могла быть членом страшной террористической организации! Азеф очень ее ценил, но жаловался мне как-то, что «с Марусей настоящая беда – все, кто с ней работают, влюбляются в нее».
Какой-то злой рок преследовал теперь Боевую организацию – он коснулся и дела Дубасова в Москве: злая судьба постигла и Марусю! В Финляндии она прошла школу химии Боевой организации. В Москву Маруся приехала с одним товарищем, с которым они вместе поселились в маленьком домике-особняке за Москвой-рекой, под видом мелких торговцев Лубковских. Фамилия его была Шиллеров, по паспорту он теперь значился ее мужем.
Дубасов был, наконец, выслежен. Дни его выездов установлены. Маруся должна была зарядить два снаряда, из которых один предназначался для Бориса Вноровского, другой – для Шиллерова. День выступления был уже назначен. Когда она заряжала снаряды, в ее руке взорвалась запальная трубка с гремучей смесью – самая деликатная часть снаряда.
Почему это произошло, неизвестно, гремучая смесь – вещь капризная.
Зильберберг, который приготовлял еще в Финляндии сами снаряды, очень мучился потом, обвиняя себя в том, что сделанная им запальная трубка слишком туго входила в снаряд. Угрызения, по-видимому, совершенно напрасные, потому что, к счастью, самый динамитный снаряд находился в этот момент в другом конце комнаты и взрыв запальной трубки не повлиял на него – иначе не только от Маруси, но и от самого домика не осталось бы никаких следов.
Но и взрыв одной только запальной трубки был достаточно серьезен – им Марусе оторвало всю кисть левой руки и два пальца на правой. Составленный позднее полицией протокол гласил: «…передняя, кухня и те две комнаты, которые занимали жильцы, залиты кровью. Одна из комнат и находившаяся там мебель носили на себе следы разрушения. Стул был испачкан кровью, к спинке пристали кусочки мышц. На расстоянии шага от стола пол был пробит насквозь, в нем виднелись кусочки жести и осколок кости. Около пробитого отверстия находилась лужа крови. Задвижка и ручка на двери были сильно испачканы кровью. К полу, потолку и стенам прилипли сгустки крови, частицы мышц, сухожилий и костей. В разных местах этой комнаты нашли: указательный палец левой руки женщины, кусок кожи и сухожилий, небольшой осколок кости и кусочек другого пальца с ногтем…»
Маруся не растерялась – она крепко обмотала тряпками и полотенцем свою левую руку и перевязала ее тонкой бечевкой (недаром она была медичкой!), обвязала правую руку и стала приводить в порядок забрызганную кровью комнату и себя, чтобы можно было оставить комнату. Она прежде всего должна была уйти из комнаты, чтобы не оставить после себя следов, по которым можно было бы искать террористов. Но каждую минуту за приготовленным снарядом должен был прийти Шиллеров. Как предупредить его? На ее счастье, соседи не слыхали взрыва: домик был расположен в стороне от других. Шиллеров, наконец, пришел. Он постучал. Маруся зубами повернула ручку двери, чтобы впустить его. Шиллеров остановился на пороге комнаты и в ужасе смотрел на Марусю – он как будто не совсем понимал, что произошло.
Маруся не дала ему опомниться, она даже не впустила его в комнату, чтобы он не видел случившегося.
«Уходите, уходите – я справлюсь со всем сама. Ничего особенного не случилось. У меня лишь легкое ранение. Вы не должны подвергать себя напрасному риску – вы должны сохранить себя для организации. Я одна все сделаю – вы не имеете права оставаться со мной».
В ее голосе было столько воли, столько настойчивости и приказания, что Шиллеров уступил – он ушел, и это его спасло от ареста. Маруся, насколько это было возможно, привела себя в порядок и затем отправилась в больницу, не забыв – настолько она владела собой – взять с собой другой, запасный паспорт. В больнице она заявила, что у нее на кухне произошел несчастный случай: взорвалась бензинка[50]. Ее приняли и положили в палату, ее паспорт – мещанка города Полтавы Шестакова – был в порядке.
Несчастный взрыв произошел 15 апреля, а 28 апреля Маруся была все же арестована. Полиция обнаружила квартиру, в которой произошел взрыв, – 21 апреля на квартиру зашел дворник, нашел ее пустой, увидел кровь и сообщил полиции. На месте найдены были две не совсем еще готовые бомбы с динамитом. Что здесь произошло, догадаться было не трудно. Были осмотрены все больницы Москвы, проверены больничные книги и больные. В Бахрушинской больнице нашли Марусю.
Марусю потом судили и приговорили к десяти годам каторги.