был виден алтарь. Свечи на нем уже не горели, но каменную столешницу покрывали красные бархатные ткани и подушки, отчего Леона посетило недоброе предчувствие об их назначении. Бутоны цветов застилали полы солеи разноцветным ковром, а прозрачные нити дыма от палочек благовоний наполняли воздух пьянящим ароматом.
Жрецы, облаченные в парадные одеяния, столпились вокруг алтаря тесным полукругом, держа в руках толстые алые свечи. Воск медленно скатывался по стенкам свечей на руки служителей, но ни один из них не позволил себе вскрикнуть или открыть глаза. Они стояли неподвижно, и только губы шевелились, распевая размеренную неразборчивую песнь, громким эхом разносящуюся по залу.
Между ними в черно-золотых одеяниях стояла Верховная жрица. Ее лицо больше не скрывала маска, и странники сумели рассмотреть то, что она так упорно скрывала под ней. Покореженная мором черная кожа разрасталась змеиной чешуей по щеке до самого лба, оставляя кровавые трещины и пузырящиеся гнойники, шрамы расползались по губам и шее и исполосовывали кожу глубокими рубцами, а ярко-желтый белок глаза покрывали налитые кровью прожилки, сливающиеся в острый вертикальный зрачок.
– Саламандра, – нахмурил брови Рэйден.
Леон хотел спросить его, что это значит, но Верховная жрица взмахнула рукой, и хор голосов в одночасье затих.
– Луна вошла в полную силу! – торжественно объявила она с довольным кривым оскалом. – Сегодня прародители укажут нам тех, кто породит новый глас истины!
Жрецы в унисон загудели, напевая прежний мотив, и разошлись в стороны, пропуская к алтарю маленькую девочку лет семи, не больше, но в глазах у той не отражалось ни капли страха. Она уверенно взошла на солею и встала рядом с Верховной жрицей, поглядев на нее с таким доверием, словно та приходилась ей родной матерью. Один из жрецов вышел вперед, в поклоне протягивая Верховной серебряный поднос с пиалой, засохшим стеблем мака и круглой курильницей. Набор, мягко говоря, подозрительный.
Жрица аккуратно взяла двумя руками деревянную пиалу, до краев наполненную маковым молоком, и вложила в ладони девочки. Та, повинуясь ее воле, выпила все без остатка и вернула пиалу на поднос. Тогда жрица взяла стебель мака, разломила сухую ножку напополам и подожгла от алой свечи. Коробочка цветка вспыхнула ядовитым пламенем, и жрица отправила ее догорать в курильницу.
– Вдыхай, дитя, и боги одарят тебя светом небес, – ласково произнесла она и поднесла курильницу к лицу ребенка.
Девочка прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пока ее ноги не начали слабеть под ядовитым дурманом.
– Что они делают? – стиснул зубы Леон.
– Видимо, вызывают у нее видения маковым дымом, – прояснил Рэйден, но, заметив, как Леон уже распахнул губы в возмущении, предостерегающе шикнул и положил руку ему на затылок, призывая замолкнуть.
Жрица приподняла курильницу и дала всем жрецам насладиться пьянящим запахом тлеющего цветка.
– Чистая душа готова назвать грешников, которым дано очистить свои души деянием пред небесами и ликами прародителей! – объявила она.
Курильница вернулась на поднос в руках жреца, а Верховная взяла девочку за руку и вывела в центр. Глаза ребенка были затуманены. Она покачивалась из стороны в сторону, неторопливо обходя жрецов по кругу, пока не указала на юношу и девушку.
– Боги сделали выбор! – проговорила Верховная и вознесла руки над головой, выражая свою благодарность небесам. – Родная кровь и плоть сольется воедино на алтаре, дабы породить чистую душу, способную вещать истину небес!
Опоенное дурманом дитя увели из зала две молодые жрицы, а те, кого она выбрала, вышли вперед и преклонили колено перед Верховной. Она положила руки им на головы и стала читать тихую молитву.
– Встаньте, избранные! – с ядовитой улыбкой приказала она. – Исполните веление богов!
Юноша и девушка поднялись и покорно сбросили одеяния на пол. Глаза Леона пораженно распахнулись. Под алыми мантиями они были наги, как новорожденные. Жрица отошла в сторону и жестом велела занять им места на алтаре. Избранные не чувствовали себя скованно. Они искренне верили, что именно им боги подарили возможность очищения, и потому легли на застеленный бархатом алтарь.
Жрецы вновь стали петь свою гнетущую песнь и наблюдать, как ласково поцелуи юноши касаются тонкой шеи партнерши, спускаясь все ниже к налитым грудям. Губы обхватили набухший сосок, игриво прикусывая чувствительную кожу, а руки оставили холодную дорожку от талии до бедра, заставляя жрицу извиваться в нетерпении и сладко стонать. Слившись в непристойно глубоком поцелуе, они прижались друг к другу телами, растирая выступившую на коже влагу. Ладонь девушки проскользила по торсу юноши к нежной плоти. Пальцы с медлительностью пробежались по выступающим венам, поглаживая налитый возбуждением орган, и замкнулись кольцом вокруг головки. Оторвавшись от поцелуя, жрец хрипло простонал. Он приподнял бедра, проталкивая член в сжатую ладонь с намерением задать темп, а девушка, не желая уступать ему в удовольствии, запустила пальцы во влажное лоно.
Тяжелое дыхание и стоны слившейся в прелюдии пары смешались с хором наблюдающих за соитием прислужников храма. Страсть поглощала избранников богов так же, как огонь пожирал маковый цветок в курильнице. Юноша приподнял жрицу за округлые ягодицы и усадил на бедра, проникая твердой плотью в узкое чрево, не знававшее до этого в себе мужчину. От дурмана благовоний их чувства стали желаннее и необузданнее. Девушка уже не стонала, она кричала от удовольствия, крепко сжимая плечи избранника, и содрогалась всем телом от расходившейся в животе тянущей вибрации, когда бедра соприкасались с развратным шлепком.
С раскрасневшимся донельзя лицом Леон отшатнулся от окна исповедальни и упер взгляд в деревянную стену. Увиденное возмущало до глубины души. Надо же такому непотребству происходить прямо в храме, да и к тому же на алтаре, который является едва ли не самой святой его частью! Втянув воздух через крепко сжатые зубы, Леон поглядел на Кассергена, который, в отличие от него, по-прежнему бесстыдно наблюдал за действом с оценивающей серьезностью.
Маковый дурман смешался с ароматом благовоний и проник дымкой в закрытую каморку. Становилось душно. Перед глазами Леона все еще мерцали образы сплетенных в страсти обнаженных тел, а их громкие стоны барабанили по ушам сильнее хоровых завываний. Непривычная тяжесть легла на грудь, поднимая изнутри жаркие волны. Хотелось сорвать с себя всю одежду, чтобы ощутить хоть небольшую прохладу, но где-то в забытье он все еще помнил, где и с кем находился. Нестерпимая слабость пробежалась по ногам мелкой дрожью, обрушивая его назад, но крепкие руки сжали его плечи прежде, чем Самаэлис ударился о стену и поднял нежелательный шум.
– Отодвинься, – попросил Леон и стыдливо отвернул лицо.
Но Рэйден уже успел заметить красную дымку, что расцвела на его щеках, и почувствовал, как подрагивает тело и как напряглись мышцы от его прикосновений. Он стал уверять себя, что должен последовать просьбе Леона, но вид покусанных губ и затянутых туманом разноцветных глаз выглядел чересчур интригующе.
Леон изнывал от обжигающего пламени в груди. Все клеточки тела рвались на части, кровь бурлила в венах, подобно кипятку. Дрожащей рукой он расстегнул пуговицу рубашки, но этого оказалось мало, чтобы остудить его. Странник запрокинул голову, вдыхая душный воздух, и с силой закусил нижнюю губу: надеялся, что боль избавит его от страданий, но напрасно, она лишь на некоторое время вернула его сознание.
– Леон, – встряхнул его за плечи Рэйден, – посмотри на меня. В этом нет ничего предосудительного. Если тебе нужно сделать это,