Наконец они нашли то место, где пан Юзаф с волколаком встретились. Но там к тому времени уже ни пана Юзафа, ни его коня, ни волколака не было. Была только здоровенная лужа конской крови и еще кругом все перетоптано, поломано — здесь они славно бились. Потом в одну сторону с дороги, прямо в дрыгву, уходили следы пана Юзафа, а поверх них волколачьи, значит, волколак за ним погнался. Но это что! А вот в другую сторону с дороги, и тоже в дрыгву, кто-то утащил коня. След от дохлого коня был широкий, глубокий, но если хорошо присмотреться, то кое-где под ним можно было увидеть и следы полуаршинных, будто птичьих лап. Чьи это были следы, все сразу догадались. Пан Шафа шапку снял, посмотрел на небо. Дивно дело! Всю дорогу от самого Глебска над ними вились тучи воронья, а тут вдруг ни одной не стало. Пан Шафа на это сказал: докаркались, заразы! А после приказал поворачивать коней и возвращаться в Кавалочки. Панство стало удивляться: что такое? На это пан Шафа им ответил, что, мол, дальше ехать им теперь незачем, они и так свою задачу уже выполнили, до самого Цмока доехали, чего тогда еще искать, копыта бить? Теперь, он им сказал, им надо спешно ехать до меня, до Великого князя, и докладывать, что Цмок ими найден и выслежен, и если я хочу его сразить, то и мне тоже надо поспешать. А если, он сказал, кто-нибудь из них желает здесь на месте остаться, обложить зверя на лежке и не давать ему уйти, пока я, господарь, не явлюсь, то можно и так.
Но таких желающих среди них не нашлось. Также никто не пожелал идти по следу пана Юзафа, все понимали, что он уже не жилец. Поэтому они все дружно развернулись и поехали обратно, на Кавалочки.
Обратно они тоже ехали не быстро, а со всеми предосторожностями, потому что теперь они опасались уже не только волколака, но еще Цмока и пана Юзафа. Про пана Юзафа было сказано: как только кто его увидит, чтоб сразу стрелял, потому что если он еще живой, так это может быть только из-за того, что он продался волколаку, с ним снюхался.
Но, слава Богу, стрелять в пана Юзафа им не пришлось, они его не видели, хотя смотрели очень хорошо. Но из-за этого они ехали медленно, и потому стало уже темнеть, а они все никак не могли добраться до Кавалочков.
Потом наконец стало слышно, как забрехали тамошние собаки, хлопским дымом потянуло. Панство приободрилось, стало погонять своих коней…
Как вдруг кр-рак! шарах! — и прямо перед паном Шафой валится здоровенная ель и перегораживает всю дорогу. И сразу еще кр-рак! — и еще одна ель валится, это уже сразу за последним в их колонне, это был пан Юлик Скрига. А после гик, вой, крик по пуще! И отовсюду, сразу со всех сторон, наваливается на них, передовую полусотню, обнаглевшее грязное хлопство! Кто из них с вилами, кто с косами, кто с топорами! Ш-шах, разом, орут эти хлопы, бей гадов, меси! Ну и месили. И всех на корню замесили. Только он один, пан Ждан Гунька, из этого месива выскочил, дал деру в пущу, бежал, пути не разбирал, долго бежал, пока не ввалился в дрыгву, там побарахтался, кое-как выбрался — и на всю ночь затаился. Только утром осмелел, встал и крадучись, как вор, пошел куда глаза глядят. Повезло ему — вышел на нас.
Вот такое рассказал пан Гунька. Я сижу, думаю…
А пан Репа, тот сразу вопрос: а что, у хлопов аркебузов не было? Не знаю, отвечает пан Гунька, я их не видел. Да и зачем им тогда были аркебузы, когда на вилы в такой тесноте брать намного удобнее?! Но зато, он продолжает, теперь у них тех аркебузов точно завались, припасов тоже завались, все это наше, панское, трофейное.
Моим такие речи очень не понравились. Стали они злобно рассуждать: вот, мол, если бы мы этого гада- войта не послушались, а пошли бы прямо на Кавалочки, так и были бы там рядом, и подсобили бы пану Хведосу. То есть это они уже намекают на то, что я во всем виноват. Я тогда сразу в разговор вмешался, говорю: э, не все здесь так просто! Может, тогда у нас был войт, а может, и не войт. Сами же только что слышали: Цмок здесь где-то рядом. Так или нет?
Они молчат. А я дальше, но уже не к ним, а к пану Гуньке обращаюсь, спрашиваю, далеко ли отсюда он видел Цмоковы следы. Пан Гунька подумал и ответил, что не очень далеко. Тогда я говорю: ну так сведи меня туда и покажи мне их. А Гунька мне в ответ: так какие там теперь следы, когда ночью был такой сильный дождь, там теперь все смыло. И смотрит на меня, смотрит прямо и нагло, после так же нагло смотрит на моих панов. Ат, думаю, все ясно, ладно-ладно, думаю! Но прямиком не говорю, а вот таким манером: мол, ну и что из того, что Цмок вчера был там, он же на то и Цмок, чтобы везде ходить, и ходить очень быстро, он, это всем известно, по всему Краю охотится. Но мы, Панове, разве тоже не охотники? Охотники! А потому мы будем делать так, как это по охотничьей науке положено: не будем, высунув язык, по его следу бегать, а будем брать его прямо в его норе, то есть на Сымонье, под Зыбчицами. Вот теперь туда мы и пойдем, никуда возвращаться не будем, Великий князь не рак, всем ясно?!
Они молчат. Вижу, одним ясно, а другим если и не ясно, то все равно им тоже возвращаться в Кавалочки не хочется. Вот добро! Тогда я напоследок так: кому мои слова не нравятся, может обратно заворачивать, я никого не держу, а у кого голова на плечах, тех зову дальше. После чего сразу резко встаю (они резко любят) и также резко отдаю команды, бубнач бьет в бубен, хорунжий разворачивает хоругвь, мы строимся (между прочим, все, до единого) и идем дальше. Пана Гуньку я веду рядом с собой, я с него глаз не спускаю, потому что я почти уверен, что этот Гунька — никакой не Гунька, а поганый Цмоков помогатый, перевертень. Но я об этом до поры до времени помалкиваю, чтобы не сеять лишней паники. Лишней — это потому, что, вижу, мое посполитое панство и без того шибко стишилось, по ближним кустам зорко зыркает. Я этому рад, мне это любо, потому что умеренный страх резко поднимает дисциплину и тем самым благотворно влияет на боеспособность. Идем мы по тропе, идем…
А потом вдруг выходим на хорошую, широкую дорогу. Достали карту, компас, сверились по ориентирам. Да, точно, это дорога от Кавалочков на Зыбчицы. Добро! Пошли на Зыбчицы. Шли по сухому, все были довольны. К вечеру зашли в деревню, в Жабки. Там, конечно, одни головешки, но все равно это вам не дрыгва. А тут еще мои нашли хлопскую хованку, там были и колбасы, и сало, и мука, и даже два бочонка браги. Я брагу никогда не пью, я ее на нюх не переношу, а мои ничего. Даже больше того: с голодухи так распировались, что после некого было ставить в караул. Я сам всю ночь не спал, ходил, поглядывал, со мной ходил Рыгор. А этого, который будто бы пан Гунька, я оставил на пана Хому. Пан Хома тоже не пил, я же ему сказал: ты мне только пригуби, я тебя сразу зарублю! И еще: если Гуньку упустишь, опять же зарублю, и уже без всякого суда, понял, собака?! Он побелел, пошел красными пятнами, но промолчал. А Гунька нализался как свинья и повалился спать. Пан Хома всю ночь над ним сидел, стерег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});