Туннель, шедший сначала слегка под уклон, понемногу выровнялся. Никогда еще Джек не бывал в такой непроглядной тьме. Шершавые крепи вдоль стен кололи руки. Остановившись перевести дух, Джек услышал за собой голоса.
Он оглянулся - в отдалении мерцал слабый свет. И тут же до него донесся страшный звук: лаяли собаки. Джек во всю прыть пустился вперед. Погоня приближалась. Дыхание жгло глотку огнем, и в боку кололо. Джек бежал и бежал, уже не вытягивая перед собой руки.
Внезапно он с размаху налетел на что-то твердое - этот удар потряс его до самого основания. Ему показалось, что все костяшки одной из рук треснули разом. Он сильно ушиб колено и подбородок. Осоловев от боли и неожиданности, Джек стал ощупывать преграду. Собачий лай слышался все ближе. Он уже видел огни факелов, колеблющиеся на бегу.
Перед ним была плотная, хорошо утрамбованная земля. Кто-то засыпал туннель. Пути вперед не было. Джек, попавший в западню, зарылся в землю пальцами.
В этот миг собаки настигли его. В панике он загородился рукой. Один пес вцепился в нее, другой - в ногу. Обуреваемые жаждой крови, они оглушительно рычали и выли. Голову Джека начало распирать изнутри. Он узнал это ощущение и порадовался ему. Собака подскочила, примериваясь к его лицу, и он отшвырнул ее кулаком. Давление нарастало, требуя выхода. Острый вкус колдовства обжег язык. Но прежде чем Джек успел выплеснуть поток наружу, что-то врезалось ему в грудь. Боль была так жестока, что он не мог вынести ее. Он посмотрел вниз - из его камзола торчало оперение стрелы. Собаки насели на него, и он лишился сознания.
XXII
- Нет, Боджер, женщина не ляжет так сразу с тобой в постель, если ты похвалишь ее титьки.
- А вот Длинножаб клянется, что это наилучший способ.
- Его бабы, должно быть, глухи как пень - с моими это не помогает.
- А что помогает-то, Грифт?
- Обхождение, Боджер. Обхождение. Подходишь к женщине, улыбаешься приятно и говоришь: не хотите ли со мной поразвлечься? У меня много женщин было, и ни одна не жаловалась.
- Гм-м. Не думаю, чтобы это помогло, Грифт.
- Без осечки действует, Боджер. Женщины любят, когда мужчина выкладывает карты на стол. Не повредит также намекнуть, что стручок у тебя крупного размера.
- Это до того, как она его увидит, Грифт?
- Ну да. Лучше его не вытягивать, покуда она не даст ответа.
- А белки, Грифт? Ты ведь говорил, что по ним сразу все видно?
- Ну да, говорил. Я рад, что ты помнишь мои уроки, Боджер.
- А как же, все до единого слова. Ты научил меня всему, что я знаю. Боджер нахмурился и поскреб голову. - Но если рассудить, Грифт, с тех пор как я с тобой повелся, бабы меня и вовсе знать не хотят.
- Тебе еще многому надо научиться, Боджер. А коли бабы на тебя не глядят, значит, они к тебе неравнодушны.
Боджер попытался наградить Грифта уничтожающим взглядом, потерпел плачевную неудачу и громко икнул взамен.
- Экая суета поднялась во дворце, Грифт. Герцог носится между городом и охотничьим замком - свозит туда докторов, священников и разные припасы. Хотел бы я знать, в чем дело.
- Да-а, чудеса, право слово. Вчера он отвез туда Бэйлора и своих личных лекарей, а нынче опять вернулся. Главный конюший говорит, он велел приготовить свежую подставу - значит скоро назад поскачет.
- Видать, дело серьезное, Грифт. До замка-то, говорят, шесть часов езды.
- Да уж, Боджер, - не стал бы такой человек, как герцог, проводить в седле двенадцать часов кряду, если бы дело не шло о жизни и смерти.
* * *
Косые лучи солнца падали в комнату, зажигая яркие краски гобеленов и высвечивая в воздухе мириады пляшущих пылинок. Баралис сидел в постели, попивая горячий сбитень. Руки болели, как всегда - даже охватывать ими чашку было больно, - но, если отвлечься от этого, он еще ни разу в жизни не чувствовал себя так хорошо.
Ожогов на груди как не бывало. О каких-то неполадках напоминала лишь бледная выпуклая черта, обводящая грудь наподобие шва. Остатки магических чар еще чувствовались - это старая плоть срасталась с новым покровом. Это ощущение не было неприятным: оно играло под кожей и смычком водило по нервам, посылая легкие импульсы прямо в мозг.
Он проспал трое суток. Трое блаженных суток, не чувствуя ничего, кроме ласковых рук Кропа. Слуга и теперь был тут - он подкладывал дрова в огонь, стараясь делать это как можно тише. Вряд ли Баралис сумеет когда-нибудь отблагодарить этого неуклюжего гиганта.
Они встретились через год после того, как Баралис покинул Великие Равнины. У него тогда уже появилась цель, и он знал, где завершит свой путь - в Четырех Королевствах, - но еще не готов был отправиться туда. Нужно было подготовиться, поучиться еще, все как следует обдумать. Поэтому для начала он отправился в Силбур.
Силбур называли блистающей жемчужиной Обитаемых Земель, и он в самом деле был ею. Прекрасный город не имел иных занятий, кроме одного: блистать. Здесь собирались церковные соборы, и тысячи людей шли сюда поклониться святым реликвиям. Святейший отец восседал здесь на позлащенном троне, и всякий ученый, когда-либо водивший пером по пергаменту, проводил немало часов на жестких скамьях знаменитых силбурских библиотек. Силбур был мертвым городом - такой же реликвией, как кости, волосы и зубы давно почивших святых, благодаря которым он и существовал. Эти иссохшие кости не омывала кровь, и не было мускулов, чтобы привести их в движение. В былые времена Силбур был самым горделивым и могущественным среди городов. Башни в нем возводились высокими, до самого неба, а стены - низкими в знак презрения к врагам. Силбур не знал себе равных, кроме Бога.
Это воля Силбура создала Обитаемые Земли. Никто не должен быть могущественнее Господа, провозглашали его вожди, - и силбурские армии разоряли империи и королевства, составлявшие карту мира. Императоры и короли объявлялись пособниками зла и сообщниками дьявола; тот, кто укреплял свое государство, отнимал власть у Бога, и его следовало сокрушать. Страшные кровавые войны, подобных которым не было ни раньше, ни позже, раздробили континент на мелкие осколки. Войны за веру. Спустя столетие на карте значились только города-государства, и Силбур был матерью им всем.
Со временем, когда власть религии стала слабеть, крупные аристократы начали выступать против Церкви. Харвелл на северо-западе первым сколотил себе новое королевство. Борсо из Хелча скоро последовал примеру соседа и всю жизнь собирал воедино земли, известные ныне как Халькус. Слабеющий Силбур гнил изнутри. Слабовольные вожди в нем сменялись фанатиками, и все они были бессильны помешать новым веяниям, да их и не занимало то, что происходило на Севере.
Теперь, двести лет спустя, те же намерения лелеет Брен. Герцог желает видеть королевство там, где прежде был город. Баралис скрыл улыбку в чаше со сбитнем. Не будет в Брене государя, не будет короля на его троне. Впервые за четыре века в Обитаемых Землях вновь родится империя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});