Так вот и сидел себе Федосий у подножия башни, на девок проходящих смотрел, на шумное торжище поглядывал, и того не замечал, что за ним самим кто-то очень даже пристально наблюдает. Наблюдают – не один человек, а два.
Двое парней невдалеке орешки грызли. Постарше Федосия лет на пять-десять. Один бровастый, с косо подстриженной бородищею, другой лупоглазый, усатенький. По одежке судить – мастеровые или даже приказчики. У того и другого – добротного сукна рубахи, да и на ногах не лапти – поршни кожаные.
Посмотрели парни на стражника, на то, как провожал тот проходивших дев долгим взглядом… переглянулись, перемигнулись, пошушукались… Лупоглазый вдруг поднялся, да, сплюнув ореховую шелуху, побежал куда-то. Долго, правда, не бегал, вернулся быстро, да не один – с девкой. Красна девка, ничего не скажешь – медная коса, с поволокою очи, синий варяжский сарафан поверх льняной рубахи – так многие юные девы ходили, не только из варяжских родов.
Красива девица, красива, не смотри, что босая – зато на запястьях браслетики стеклянные искорками желтенькими горят. Дешевые, то правда, однако не в этом дело, в том, что девку-то эту многие в Пскове знали… и очень даже хорошо! Особенно – лодочники знали и те компании, что на ладьях развеселых по ночам катались. Вот и эта – веселая была девка, на все податливая, и звали ее Миленкой Розовой. Знали девку почти все… из определенного контингента. Но вот Федосию-то откуда ее знать? Чай, не боярский сын, не богатого купца отпрыск.
– Телок! – искоса глянув на стражника, вмиг определила девка. – Что делать-то, говорите?
– Ты только отвлеки… а мы уж там сами… Не за так, дева! Дочке своей на приданое заработаешь.
– Мне б и самой на приданое не помешало. Ну, ждите… я знак подам.
– Ты только подай, не забудь. А там и мы – с телегой.
Хмыкнув в кулак, Миленка одернула сарафан и, поправив на левом плече котомку, быстро зашагала к воротам. Вроде бы к воротам и шла, а все же как-то так получилось, что оказалась у башни… Постояла… бросила на стражника взгляд да упала на коленки в траву.
– Эй, эй! – Феодосий враз вскочил, приосанился, махнул для страху секирой. – Ты почто здеся ползаешь-то, а? Не можно здесь ползати, уходи живо!
– Я б и ушла, – чуть не плача, обернулась Миленка. – Да застежку, фибулу потеряла… вот. Сарафан на одной лямке висит – дело ли? Как домой-то пойду?
Видя такое дело, непреклонный страж смилостивился, секиру свою грозную к стене прислонил… тем более дева-то красивая, не оторвать глаз!
– А ты где живешь-то?
– Да недалече, на усадьбе… там… Челядинка я, а сарафан – хозяйкин подарок. Хозяйка у меня строгая, увидит, что фибулы нет… ой… хоть и не ходи на усадьбу, прямо здесь, под стеной, и ночуй… Может, поможешь фибулку поискать, а?
Тоненький голосок девы дрожал так, что смог бы разжалобить человека и куда искушеннее Федосия, светлые очи стали мокрыми от набежавших слез…
– Ладно, – стражник махнул рукой. – Поищем, ага.
Сказал, да, не теряя времени даром, кинулся рядом с девой в траву, зашарил руками… и – нашел! Нашел, отыскал – что-то такое в ладонь попалось… глянул – а вот и она, фибула! Бронзовая, с изображением какого-то чудного конька… или дракона.
– Ой, славно как, славно!
Не сдержав чувств, девчонка поцеловала стражника в щеку. Именно что поцеловала, а не просто чмокнула. Обдала жаром розовых чуть припухлых губ! Федосий тут же зарделся – никто его еще ни разу не целовал, – а прекрасная незнакомка не унималась!
– Мне б теперь ее на место приделать… Где-нибудь… где никого нет. Сарафан сниму и…
И снова глазищами – оп!
– Ты такого места не знаешь?
Знает ли он? Знает ли? Захолонуло у юного стражника сердце, совсем про службу свою думать забыл. Да уж забудешь, когда рядом – такая!
Сглотнул Феодосий слюну, собравшись с духом, отважно взял деву за руку:
– Идем, отведу. Ага.
Кивнув, девушка послушно зашагала рядом…
– Только ты это… в подвал далеко не ходи, – на всякий случай предупредил страж. – Рядом у входа сядь, вон, на солому.
– И ты со мной рядом побудь! А то мне одной стра-ашно.
Рядом так рядом. Федосий покраснел еще больше, правда, видно этого не было – как-то темновато было в подвале, особенно – сразу после улицы.
– Ты дверь-то прикрой…
Стражник, послушно затворив дверь, обернулся… и ахнул!
Дева как раз снимала с себя сарафан… стягивала через голову, да так неловко, что стянула вместе с рубахой. Встала нагая – однако ничуть не смутилась, лишь улыбнулась да молвила:
– Ой…
Молвила, подошла… и вдруг обвила парня руками за шею, с жаром целуя в губы… Тут Федосий-то и поплыл. Что было дальше, он толком и не помнил, знал только – что очень-очень сладко… и как-то быстро… хотя, может, и не быстро – кто знает? Наверное, вот эта вот краса, что сидит сейчас в углу и улыбается.
– Устал? Давай-ка кваску изопьем… у меня в котомке баклажечка… тебя как звать-то?
– Федосий…
– А меня – Забава.
Выпил стражник, глотнул. Вкусный оказался квас… и хмельной. Стены вокруг зашатались, низкий потолок поплыл, а застеленный соломою пол вдруг изогнулся дугою и ударил парня в лоб! На том все для Федосия и кончилось…
* * *
– Как так? Как так-то?!
Довмонт был в гневе. Какие-то черти, предварительно опоив стражника, выкрали из «холодной» подготовленный к опознанию труп. Выкрали нагло, можно сказать, средь бела дня, никого и ничего не стесняясь. Пришедший в себя страж толковал о какой-то девахе – «красной, как солнышко». Больше он ничего не помнил, разве что «очи светлы» – ну, да с такими приметами можно до конца света искать.
Опрос того народца, что шарился ближе к вечеру на базарной площади, тоже ничего толкового не дал. Ну да – телеги, возы проезжали… так они всегда здесь ездят – рынок же!
– Та-ак… – намахнув кружку холодного кваса, надежа и опора Пскова постепенно успокаивался, прикидывая, что можно сделать, а чего, увы, нельзя.
– Стражнику – плетей и сослать на засеку. Пусть там комаров кормит.
Вот только наказать виноватого и оставалось… дальше-то что?
– Всех молодых воинов собрать… провести учебу! Втолковать их жестко, что да как… Ты, Степан Иваныч, этим лично займись.
– Исполню, княже.
Довмонт вдруг улыбнулся и, склонив голову набок, посмотрел на собеседника с таким видом, с каким профессор на экзамене смотрит на попавшегося со шпаргалкой студента:
– Э-э, батенька мой! Ты ведь что-то еще хотел предложить, а?
– Девица, мой князь, – спокойно покивал тиун. – Не простая девица – ушлая. Таким не так и много… Поищем. Найдем. Время только.
– Не понимаю, – потянувшись к кружке, Довмонт покусал губу и пристально посмотрел в окно, вдаль, словно хотел увидеть там что-то чрезвычайно важное. – Почему стражника-то не убили? Уж травить, так до конца – оно надежнее.
– Мыслю, так им и приказано было, – почмокал губами Степан или «полковник», как его именовал про себя Игорь-Довомнт. – А почто же не так пошло – тут гадать только. Может, отвар слабый оказался, а может… – тиун прищурился, – а может, и дева душегубкой не захотела стать. Тут и помыслить можно – среди кого искать.
– Вот, вот, поищи… Ступай, Степане… Да! Испей квасу на дорожку.
Едва тиун ушел, как в горницу заглянул с докладом верный Гинтарс:
– Послание от посадника, мой кунигас!
Воин протянул берестяной свиток. На дорогущем пергаменте или бумаге в те времена писали только самое важное, для обычной же переписки использовали выделанную бересту, выцарапывая, выдавливая на ней буквы бронзовым острым писалом.
– Вече? Совет? – глянув послание, князь недоуменно моргнул. – Вчера ведь только собирались… Видать, важное что… А что? Что такое случилось, а, Гинтарс?
– Посланцы из Новгорода, мой вождь, – слегка поклонившись, пояснил молодой воин. – Боярин Мстислав Рогович, посадника Михаила Федоровича вернейший друг. С ним житьи люди.
Житьи люди… Мелкие свободные землевладельцы. Не бояре. Но и не смерды.