Читать интересную книгу Угрозы России. Точка невозврата - Сергей Кара-Мурза

На нашу беду и во многом по нашей вине за 90-е годы в России произошло изменение принципиальных установок государства в сфере хозяйства и падение качества государственного управления. Власть не только перестала видеть многие угрозы для хозяйства России или неспособна им противостоять, но и сама нередко становится источником важных угроз.

Это тем более важно, что государственная власть и госаппарат остаются, после кризиса 90-х годов, практически единственной организованной и организующей силой общенационального масштаба – если не считать организованной преступности. Они, сплетясь как пара змей, обнявшись крепче двух друзей, орудуют на российской земле. Надо их разделить.

Важной частью программы демонтажа советского строя был подрыв авторитета государства, а шире – управления. Под огнем оказались буквально все элементы государства – от армии и органов хозяйственного управления до школы и детских садов.

Эта программа так сбила с толку людей, что они перестали трезво рассуждать. Государственные институты, обеспечивающие жизнь страны, имеют сложную структуру и выполняют сложную систему функций. Одни из этих функций очевидны, другие еле видны, а чтобы понять третьи, надо пошевелить мозгами. Люди как будто вдруг утратили способность мысленно увидеть структуру государства и те функции, которые призваны выполнять разные его элементы.

Видные деятели перестройки открыто выступали как враги своего государства. Писатель А. Адамович (депутат Верховного Совета СССР!) в марте 1989 г. даже воззвал к иностранным ученым, прося у них помощи против советского государства. Он так описал его отношения с обществом: «Одни ведомства ведут химическую войну против собственного народа и природы. Другие – с помощью мощной мелиоративной техники, третьи – почти уже атомную (Чернобыль)… Вот почему и ученые наши, которые не продали душу ведомствам, и «зеленые» наши так рассчитывают опереться на вас, мировую науку, в борьбе с ведомственным Левиафаном» [184, с. 225].

Чуть ли не атомную бомбу клянчил, бросить на «империю зла». Что-то вроде этого бросили. А интеллигенция с наивной безответственностью одобряла разрушение министерств и ведомств – сложных структур государства, которые ничем не заменялись, а просто вдруг переставали выполнять свои функции. Так, каждый отраслевой НИИ каждого министерства «сопровождал» какую-то подсистему огромной техносферы страны. В этом НИИ работали люди, досконально знавшие эту подсистему, участвовавшие в ее разработке и создании, выезжавшие на все аварии и отказы. Ликвидация этих НИИ и сложившихся в них экспертных сообществ была уничтожением колоссального национального богатства. Эта утрата до сих пор не может быть восполнена в нынешней экономической системе. Попробуйте вырастить тысяч сто докторов наук во всех специальностях, которые лет по тридцать строили и сопровождали свои любимые системы!

Никаких разумных оправданий такому погрому не было. Спрашивать было бесполезно, ответы заменялись идеологическими сентенциями.

Вот рассуждение М.С. Горбачева – президента державы – о государстве, которому он поклялся служить во благо: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра» [37, с. 187–188].

Что за бессмыслица! Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? А почему не монстр частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного? Для работников оно как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой. На Западе при попытке приватизации государственных предприятий сразу начинает бастовать весь персонал, на демонстрации бегут помогать колонны смежников – это азбучная истина.

Нагнетая ненависть к государству, Горбачев вытаскивает троцкистский тезис об «отчуждении» работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху… Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [37, с. 188].

Это – бредовая схоластика, заменяющая аргументы потоком слов. Почему люди, имея надежное рабочее место на предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? И как может жить человек в цивилизованном обществе без «приказов сверху»? Ведь они – необходимый инструмент координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему, если ты следуешь им и подчиняешься, то становишься «винтиком в этой страшной машине»? Просто язык у этого человека работает быстрее головы. Как будто нечего было сказать посерьезнее о недостатках СССР.

Господи, какие клоуны нас разгромили! Вот когда стоит сказать: «Учиться, учиться и учиться!»

Признаком и в то же время фактором регресса в мышлении было ухудшение языка. Политики и чиновники во время реформы избегали использовать слова, смысл которых устоялся в общественном сознании. Их речь в 90-е годы была такой невнятной и бессвязной, словно эти люди или стремились речью замаскировать свои истинные мысли, или у них по каким-то причинам была утрачена способность вырабатывать связные мысли.

Вспомним приватизацию. При разумном взгляде она – лишь малая часть в процессе изменения отношений собственности, лишь наделение некоего лица частной собственностью (скажем, на предприятие). Но откуда взялось это предприятие? Ведь не из кармана Чубайса. Оно было собственностью народа (нации), а государство было лишь управляющим. Значит, прежде чем государство могло этот завод кому-то отдать, надо было сначала осуществить его денационализацию. То есть, оформить передачу завода от хозяина посреднику в сделке, маклеру (маклером был Комитет по госсобственности).

Это, как известно – главный и самый трудный этап всего процесса, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца. Тут начинается торг, определяется компенсация и формы выплаты. При этом изъятие собственности вовсе не сводится к экономическим отношениям (также, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты его старого пальто). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивалась абсолютно. Слово « денационализация » не встречается ни разу, оно было заменено специально придуманным словом « разгосударствление ».

Одним этим было блокировано освоение и госаппаратом, и обществом, большого мирового массива знания по проблеме приватизации. Ложное понятие искажает представление о реальности. Результат: частная собственность на промышленные предприятия не обрела легитимности, она воспринята населением как грабительская акция. Это нанесло и наносит колоссальный ущерб экономике (в частности, побуждает новых собственников продавать основные фонды, часто за бесценок, и любыми способами переводить выручку за рубеж).

Нобелевский лауреат Дж. Стиглиц говорит о программе приватизации самых рентабельных предприятий через залоговые аукционы: «Частные банки оказались собственниками этих предприятии путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде «аукционов»); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [160, с. 194].

А какие отношения возникли после этого между государством и населением? Во-первых, определим значение приватизации в ходе событий последних 20 лет. За отправную точку можно взять большое Всероссийское исследование (май 2006 г.) [185]. Методом был опрос выборки 2800 человек из более чем пятидесяти населенных пунктов городского и сельского типа в основных зонах страны, вместе с опросом 700 компетентных экспертов. Во Введении отчета об этом исследовании так определяется значение приватизации как социального факта:

«Самым существенным моментом в экономических, а стало быть, и в социальных, преобразованиях в России в последние пятнадцать лет явилось кардинальное изменение роли частной собственности вжизнедеятельности российского социума. Именно ее утверждение в качестве базовой формы собственности означало переход от одной общественно-экономической формации (так называемый «развитый социализм») к другой (олигархический капитализм)… Очевидно, что главным инструментом [реформаторов] и в 1990-е годы, и в настоящее время является приватизация. Именно на ее основе была осуществлена небольшой группой номенклатурных чиновников экспроприация собственности государства и денежных средств населения» [185].