Москвой. Вообще условия жизни у Зверева были очень хорошие, и обстановка, в которой Сергей Васильевич провел последующие четыре года вместе с двумя другими учениками, Л. Максимовым и М. Пресманом, не оставляла желать ничего лучшего. Строгий надзор за приготовлением уроков и поведением воспитанников и, главное, интересное и культурное общество, среди которого вращались будущие артисты, развивали их вкусы, понятия и интересы. Среди гостей Зверева всегда находились лучшие представители московской адвокатуры, профессора университета и врачи, приходили музыканты, художники и актеры.
Стремясь дать мальчикам широкое общее развитие, Зверев часто брал их с собой в концерты и театр. Они видели таких мировых знаменитостей, как Т. Сальвини, Э. Дузе, Дж. Росси, Л. Барнай, не говоря уже о посещении всех премьер Малого театра. Мальчики очень любили Зверева, несмотря на его строгость и взыскательность, которая носила нередко деспотический характер. Он взыскивал с них за малейшую провинность, требовал беспрекословного послушания, не выносил лжи, уверток и хвастовства. Вместе с тем он поощрял находчивость, остроумие и строгостью своей отнюдь не заглушал их индивидуальности. Желая похвастаться перед другими их успехами, он нередко заставлял их играть при гостях. Выраженное им слово одобрения было лучшей наградой. Сергей Васильевич, таким образом, будучи еще в младших классах консерватории, встречал П.И. Чайковского, А.Г. Рубинштейна и играл в их присутствии. Кроме частных выступлений, Сергей Васильевич неоднократно играл уже и на ученических вечерах консерватории. Он рассказывал, что на одном из закрытых концертов, устроенных в связи с приездом Рубинштейна, играли А. Скрябин, И. Левин, он и еще две певицы. После концерта у Зверева был прием, и Зверев, обратившись к Сереже, велел ему подойти к Рубинштейну, взять его за полу сюртука и показать его место за столом. После ужина Рубинштейн играл всем присутствующим Сонату ор. 78 Бетховена.
В эти же годы начались первые попытки Сергея Васильевича сочинять. Как-то вечером Максимов, Пресман и Рахманинов уселись за стол и каждый взялся за сочинение пьесы. Это, конечно, было скорее шуткой, а не серьезной попыткой.
В эти годы характер Рахманинова заметно меняется. Он делается сдержанным, замкнутым, теряет свою резвость, шаловливость. Только шалости товарищей вызывали в нем неудержимый смех на уроках. Зная за ним эту черту, мальчики пускались на всякие выдумки, и заразительный смех, характерный для Сергея Васильевича до конца его жизни, увлекал нередко весь класс.
Пробыв два года в фортепианном классе Зверева, Сергей Васильевич пятнадцати лет перешел в 1888 году на старшее отделение к профессору по классу фортепиано И. Зилоти, который был всего на десять лет старше его: вернувшись от Листа, он был приглашен в профессора консерватории. Выбор профессора для Сергея Васильевича сделал Зверев, что не соответствовало желанию Рахманинова, который очень хотел перейти к В.И. Сафонову. Но Зверев настоял на своем.
В 1889 году Сергей Васильевич стал посещать класс специальной теории для композиторов. Окончание этого класса открывало дорогу для композиторской деятельности.
В год перехода Рахманинова на старшее отделение на экзамене в качестве почетного члена экзаменационной комиссии был П.И. Чайковский. По предложению комиссии Рахманинов сыграл несколько вещей в форме трехчастной песни. Песни эти так понравились, что к выставленному экзаменаторами высшему баллу «пять с плюсом» Чайковский прибавил еще три креста, окружив, таким образом, пятерку со всех сторон крестами.
Перейдя на старшее отделение, Рахманинов, следовательно, пошел по двум специальностям: фортепиано и специальная теория. Профессорами его были: по фортепиано – Зилоти, по контрапункту – С.И. Танеев, по фуге и свободному сочинению – А.С. Аренский.
Московская консерватория в то время была в полном расцвете. Среди недавно окончивших ее были талантливые музыканты: Зилоти, Брандуков, Корещенко. Однокашниками Рахманинова были Скрябин, Левин, Печников, Максимов и другие. Вполне естественным было то соревнование, которое происходило между учениками (ученики устраивали конкурс между Рахманиновым и Левиным), понятно также желание профессоров получить в свой класс лучших учеников и доля зависти, развивавшаяся среди профессуры. Это последнее привело скоро к разрыву отношений между Сафоновым и Зилоти. Делая громадные успехи и по классу фортепиано, и по специальной теории, Рахманинов с каждым годом все ярче выделялся среди учеников. Он оставался, однако, отличным товарищем и охотно помогал, когда мог, более слабым ученикам. Учение его шло легко, и, кроме того, за его занятиями строго следил Зверев. Правда, он нередко делал Рахманинову поблажки по сравнению с двумя другими воспитанниками (Максимовым и Пресманом), которым спуску не давал. Но однажды зимой 1889 года Зверев не сдержался, и между стариком воспитателем и молодым шестнадцатилетним воспитанником Рахманиновым произошла крупная ссора, которая повела к полному разрыву между ними. Рахманинов вынужден был переехать от Зверева и поселиться в семье своей тети Варвары Аркадьевны Сатиной (сестры его отца).
Все попытки примирения, предпринятые частью родственниками, частью самим Рахманиновым, который несколько раз пытался увидеть Зверева и извиниться перед ним, не привели ни к чему. Зверев упорно отказывался от свидания с ним. На семейном совете, устроенном в доме Сатиных сестрами отца Сергея Васильевича и А.И. Зилоти, В.А. Сатина была единственная, которая пожалела юного Рахманинова и не допустила, чтобы сын ее брата из-за ссоры со Зверевым, крутой нрав которого был известен всей Москве, остался без пристанища и без копейки, один в Москве. Вопреки желанию других, она настояла на том, что ему надо помочь, и предложила ему переехать к ней в Левшинский переулок на Пречистенке. Здесь его поместили в отдельной комнате, где он мог бы без стеснения продолжать свои занятия; и Рахманинов, всего раза два за все четыре года своей жизни у Зверева бывший в гостях у Сатиных и почти не знавший их, сделался скоро членом этой семьи. Старший сын В.А. Сатиной был одних лет с Сергеем Васильевичем, остальным детям было двенадцать, десять и восемь лет. Автору этих записок, в то время десятилетней девочке, отлично запомнилось утро, когда происходило совещание о Сергее Васильевиче. В доме происходили какие-то таинственные разговоры, кто-то приходил в неурочное время, двери кабинета, где собирались родственники, были закрыты, и наша мать, услав нас, двух младших детей, подальше от кабинета, велела нам разматывать большие клубки шерсти, добавив, что к нам сейчас придет двоюродный брат Сережа и чтобы мы были с ним добрые и нежные, потому что у него большие неприятности. Мы были в недоумении, что делать, но пришедший скоро Сережа сам помог положению, предложив нам свою помощь в разматывании шерсти. Через короткое время мы почувствовали себя на равной ноге с ним и быстро подружились. И тогда, и потом, в течение всей его жизни, он удивительно быстро завоевывал доверие к себе детей всех возрастов. Этой же чертой обладал и его отец. Вероятно, это происходило оттого, что оба, и отец и сын, любили детей как-то особенно нежно.
Перейдя весной на следующий курс, Сергей Васильевич провел