— Хорош удар, — скривившись, сказал Орёл. Попытался подняться, мотнул головой и сел опять. Потом, опираясь на руки подскочивших своих — парнишек помладше — всё-таки встал на ноги. И побрёл прочь — не оглядываясь, молча, загребая ногами пыль.
Олег тоже поднялся. Боль из руки уходила, её словно всасывало и растворяло что-то влажное и холодное. Покосившись, мальчишка увидел, что Бранка осторожно и быстро заматывает руку мягким бинтом поверх тоже же мази, которой вчера лечила ему, Олегу, ухо. Лицо девчонки было отстранённым и нежным. Да, именно нежным, и Олег, со странным весельем подумав: «Вот влип!» — сказал, как ни в чём не бывало:
— Орешки-то я больше щёлкать не смогу. Если только наганом колоть.
Бранка посмотрела сердито и посторонилась, давая дорогу Яру Туроверычу. Тот подошёл вплотную, оценивающе глянул на Олега. Олег ответил ему внимательным — глаза в глаза — взглядом.
Странное выражение мелькнуло в глубине глаз старого Яра. Словно он хотел улыбнуться, но передумал. И только сказал:
— Хорош удар, — как его внук. А потом повернулся и зашагал прочь, к своим — широким шагом, прямой и спокойный.
Олег дёрнул плечами и стал проталкиваться из окружающей его толпы.
... Сидя на краю воза, одетый по-городскому парень с повязкой на глазах — широкой и тёмной — перебирал струны на инструменте, поразительно похожем на гитару, но с овальным корпусом. Вокруг стояли и сидели несколько десятков человек — и горцев, и лесовиков, и горожан. Олег остановился тоже. Огляделся — никого из своих не было видно, да он и не очень-то хотел их видеть. После выигранного поединка мальчишкой овладела тяжёлая усталость, смешанная с лёгкой насмешкой в свой же адрес: герой, ж... с дурой! Зачем полез? Затем, что Бранка смотрела, вот зачем... Ремень с оружием и подсумками, автомат — всё вдруг показалось очень тяжёлым и каким-то бессмысленным, неуместным. Зачем ему это? И что это вообще такое? Закрыть сейчас глаза — и открыть их в своей комнате, и чтоб утро было, а не странный вечер под распухшей здешней луной и всё чётче вырисовывающимися звёздами...
И под синим Невзглядом, который словно наблюдает за человеческой суетой снисходительно и насмешливо — мол, копошитесь, милые, по-ка я добрый. А надоедите — к ногтю вас...
Господи боже, да что он тут делает-то?! Кому он тут нужен?!
Струны отозвались печальным плачем на его мысли. И возник голос певца...
— По широкой степи,По колено в дорожной грязи,Под печалью дождей,Не разбирая стези,Опираясь на плечиБедных своих сыновей,Бредёт нищая бабаСтороною своей...Старший сын, Игнат —Хмур да вороват...А второй, Илья —Дрянь паршивая...Третий сын, Богдан —Кого хошь продаст...А меньшой, Иван —Добр, да слишком мал...
И певец вдруг застонал! Так, что Олег вздрогнул. Это была словно бы всё ещё песня, но в то же время просто стон, долгий и болезненный, бесконечное: «А-а-а-а...» умирающего в бреду человека. И только когда стон сделался почти невыносимым — вновь зазвучали слова:
— Злой холодный ветер.Полное небо звёзд.Под ногами пепел —Ой, да по коже мороз!Кто ты, нищая баба?Кто твои сыновья?Да чего тебе надо?..
— он оборвал пение и тихо сказал — просто сказал: — Родина я твоя... — и, отчаянно ударив по струнам, запел:
— Старший сын, Игнат —Хмур да вороват...А второй, Илья —Дрянь паршивая...Третий сын, Богдан —Кого хошь продаст...А меньшой, Иван — Добр, да слишком мал... [43]
Лёгшая на плечо Олега ладонь заставила его вздрогнуть и досадливо обернуться.
На него смотрела Бранка.
— Пойдём, — настойчиво сказала она. — Неладно одному... да ещё под ту песнь...
— Что ты за мной ходишь? — горько спросил Олег. — Ну что ходишь?
— Пойдём, — попросила Бранка снова.
— Я хочу один быть, — отрезал Олег.
— Один и будешь, — согласилась она. — Одно со мной. Я тихо буду, что мышь. А тебя так не кину. Лицо у тебя неладное. Пойдём.
— Не хочу я к нашим, — ответил Олег, тем не менее подчиняясь её руке.
— Не надо, — покладисто согласилась девчонка. — Ещё куда пойдём.
— Искать будут, — противореча сам себе, сопротивлялся Олег.
— Поищут — кинут, — решительно подытожила Бранка, и Олег внезапно решил, что и в самом деле будет неплохо забиться куда-нибудь в тихое место и просто посидеть. А что эта девчонка будет рядом...
Он не дал себе додумать эту мысль.
... Большой плоский валун нагрелся за день, но Бранка всё равно постелила заботливо свой плащ, прежде чем сесть. Строй кряжистых дубов отгораживал словно выросшую из склона каменную площадку на высоте двух человеческих ростов от края ярмарочной долины — притихший шум сюда почти не доносился, а над головой висело загадочное небо. Солнце погасшим костром неподвижно тлело у горизонта между двух гор — скоро оно двинется обратно в вышину...
Ноги мягко гудели, и Олег, увидев, что Бранка снимает ремни со своих «сапог», помедлив, снял и свои тоже. С наслаждением пошевелил пальцами, нагнувшись, молча закинул свои и её ноги краем плаща. Откинулся назад, опираясь на локти, а Бранка наоборот — подалась вперёд, поставила подбородок на колени, обхватив их руками.
— Где твоя звезда, твоё солнце? — вдруг спросила она. Олег вздрогнул от неожиданного вопроса, смешался, но ответил честно:
— Не знаю, Бранк... Тут похожие созвездия, но немного другие. Я же никогда не видел нашего Солнца издалека. У нас на Земле никто не знает, как оно выглядит среди других звёзд. Может, его и не видно отсюда — оно же маленькое, совсем рядовая звёздочка.
— А как знаешь — оно далеко? — снова тихо спросила Бранка.
— Очень, — Олег посмотрел в небо и почувствовал, как дух захватило при мысли о расстоянии, отрезавшем его от дома.
— Десятками тысяч вёрст? — зачем-то допытывалась Бранка. Олег засмеялся:
— Это в вёрстах мерить — всё равно что дорогу до южных городов пшеничным зерном — жизни не хватит. Тут, Бранк, не вёрсты, а световые годы.
— Световые... годы... — повторила она. — Что то?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});