Йерикка снова посмотрел в глаза Олегу.
— Всё, чем жили наши предки, было неправильно и не так, — продолжал он. — А всё, что осуждал закон Рода, становилось нормой, «естественным проявлением раскованных чувств»... Как ты думаешь, где совершается большем убийств на душу населения — в наших горах, где нет ни общей власти, ни общего правительства — или в городах на юге?
— В городах, — без промедления сказал Олег.
— Верно, — удовлетворённо кивнул Йерикка. Лицо у него вдруг стало таким, словно Олег подарил ему торт. — Верно. Потому что наши жизнь и смерть весомы, реальны и ощутимы! Они не подделка под жизнь и смерть. Помнишь, как ты зарубил человека мечом?
— Да, — Олег вздрогнул. Йерикка поднял палец:
— Вот! Ты убил его, потому что так было НУЖНО. И тебе никогда не придёт в голову убить, чтобы попробовать, как это — убивать. Я смотрел на собачьи бои. Но мне ни за что, никогда не захочется сжечь на костре живого щенка. А те, кто живёт на юге, под данванской властью, уже утратили любые ориентиры в жизни. Они путают реальность с тем, что читают и видят на экранах. Они много спорят о добре и зле, об их видах, но давно разучились различать их инстинктивно, навскидку, как и положено человеку... Чем больше жестокости в обществе между людьми — тем добрее оно старается быть ВООБЩЕ. И наоборот, потому что охота, вот такие бои, поединки, даже кровная месть — это клапан, через который выпускается пар агрессии. И школа, которая учит людей НАСТОЯЩЕЙ жизни и смерти. и их цене. Никто из людей, которые вызвали у тебя такое отвращение своей кровожадностью, не обманет тебя, не ударит в спину и не надругается над женщиной потому что над ними — и в них! — Закон Рода. Порог, через который не переступишь. А те, на юге... — Йерикка скривился. — Они придумали сотни красивых, правильных слов и законов. И думают, что данваны дали им мудрость. А данваны их погубили, потому что ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСТОЯЩИЙ ЗАКОН может существовать только в душе человека. Вот так, Вольг. Недаром они там даже язык свой заменили на полуданванский, на четверть хангарский — в славянском даже слов нет для обозначения тех цветистых вещей и тех мерзостей, которыми насытили их мозги наши «спасители от дикости»! А то, что мы — другие, данванов бесит и пугает больше, чем наше вооружённое сопротивление, Вольг.
— У нас тоже есть такие, — вдруг вспомнил Олег. — Ходят по улицам и краской обливают тех, кто одежду из натурального меха носит. А до тех, кто мальчишек по телефону в постель заказывает, им дела нет... Маму однажды окатили краской, она пришла вся в слезах — шуба такая красивая была. Так отец их через два дня нашёл.
— Ну и что? — заинтересовался Йерикка.
— А ничего. Заставил друг друга этой краской изрисовать и отпустил, — Олег невольно улыбнулся, вспомнив эту виденную им картину. И вздохнул.
— Они у тебя хорошие, наверное, родители, — понимающе произнёс Йерикка. — Ты не грусти, Вольг. Ты их скоро увидишь. А вот я своих — уже никогда, — он посмотрел куда-то на горные вершины. — Даже если мы вернёмся обратно, как положено по закону Рода — мы друг друга уже не узнаем. А может — и не вернётся никто. Некуда будет.
— Почему? — спросил Олег.
— Да потому, что, когда погибает всё племя, становится некуда возвращаться, — печально ответил Йерикка. И тряхнул головой. — Ладно. Ты книжки купил?
— Не совсем купил, — замялся Олег. — Подарили. На, посмотри, если хочешь.
Йерикка перелистнул книги. Понимающе сказал:
— Стихи твоего деда... Ты их, наверное, очень любишь?
— Я их почти не знаю, — не стал притворяться Олег.
— Такие хорошие?! — искренне удивился Йерикка. Перевернул ещё несколько листов и, не обращая внимания на толпу вокруг, прочёл:
— Не умалю заслуг бородача,Сыскавшего бесценный первый камень.Но Женщина — начало всех начал.Но женскими невидными трудамиБыл обжит край, был вздут огонь в печах,Хлеб испечён и выношены дети.Поистине всё лучшее на свете,Всё в Женщине — начале всех начал...
— Наверное, он посвятил их своей жене.
— Вряд ли, — покачал головой Олег. — Он писал, что мало уделял ей внимания. И даже прощенья просил... только вот поздно — уже после смерти.
— Вот как? — кажется, Йерикка удивился. А Олег попросил:
— Пошли, покажешь мне, чем тут торгуют.
* * *
К тому времени, когда деловой шум ярмарки затих и сменился шумом веселья, Олег «уходился». Они раз двадцать прошли ярмарку насквозь, и Йерикка показывал всё новые и новые товары. Олег купил пачку чая в серебристой фольге, совсем земной. Несколько раз они перекусывали пирогами с лотков разносчиков — горячими, мягкими и умопомрачительно вкусными. И разговаривали, сами не заметив, как остановились, присев на край чьего-то воза, около большой утоптанной площадки, на которой и вокруг которой уже начал бурлить народ. Только сейчас Олег обратил внимание, что уже поздний вечер.
— День напролёт вас ищем! — послышался знакомый голос, и мальчишки, обернувшись, увидели Бранку, Гостимира и ещё с полдюжины парней и девчонок из Рысей. Шумной компанией они подошли к друзьям и расселись на возах. Посыпались вопросы:
— Купил?
— Забрать-то когда?
— А кроме огненного боя ничего?
Йерикка отмахивался. Бранка, ловко усевшись рядом с Олегом, обиженно сказала:
— За-про-сон усвистал, не побудил одно. Вместе б ходили.
— Йерикка не велел, — поспешно перевёл стрелки Олег, хоть это и было не очень красиво. От Бранки пахло нагретой тканью, ромашкой от волос и холодной водой. Поспешно порывшись в кармане джинсов, Олег достал орешки, которыми так и не попользовался. — Угощайся, вот.
— Угощай, — лукаво сказала Бранка. Олег, поднатужившись, раздавил орех об орех, протянул девчонке очищенные ядрышки:
— Держи, я сейчас ещё расколю.
Здесь, как успел заметить Олег, эти орехи лопали, как в его мире — семечки. Где бы не собирались славяне на короткое время — обязательно оставляли после себя шелуху скорлупок.
Два рожка визгливо задудели какую-то странную ломаную мелодию, и на мгновенно расчистившуюся середину утоптанного круга вышел совершенно седой гигант с гладко выскобленным подбородком и могучими усами, которые, будучи заложенными за уши, спускались до плеч. На головной повязке у него были знаки Орлов. Расшитую кожаную безрукавку в юношески стройной талии стягивал широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой, украшенной красными камнями, а ремни, стягивающие «сапоги», были сделаны из узорчатой, переливающейся всеми цветами радуги, кожи. Старик начал пританцовывать-приплясывать, то нагибаясь к земле, то выпрямляясь, то раскидывая руки, то идя вприсядку, то почти падая, то подскакивая... В наступившей почти полной тишине Олег услышал его сильный, но дурашливый голос, выкрикивавший:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});