коммунистическом режиме они имели самый большой меховой контракт с русскими»75.
Монополия внешней торговли была одной из главных идей Ленина и, что более важно, одним из немногих осуществленных намерений его правительства. Нет ни малейшего сомнения в том, что масштабное предприятие братьев Эйтингон по экспорту русского меха на Запад могло существовать только при наличии высокого политического решения на этот счет. Заработанная валюта, поступавшая мимо обычных государственных экспортно-импортных каналов, составляла фонд для финансирования неких тайных операций.
На что бы еще ни тратились деньги, заработанные меховым импортом братьев Эйтингон, мы знаем точно, что какая-то их часть расходовалась на финансирование психоаналитического движения. Возможно, усилия Эйтингона по развитию берлинского психоанализа финансировались и контролировались правительством большевиков, скорее всего самим Троцким. Это были годы максимальной активности Троцкого, находившегося на вершине абсолютной, ничем не контролируемой государственной власти. Но и после того, как он был вынужден сойти с вершины, он оставался председателем Главконцесскома, контролировавшего сделки с иностранцами и, в частности, классическую статью русского экспорта – мех. Иоффе был его заместителем на этом посту.
Он не стал депутатом Думы. Возможно, он был резидентом НКВД
Двоюродный брат Макса, Наум Эйтингон (или Эттингон; разночтения существуют также в его имени: западные источники называют его Леонидом76), был одним из высших начальников сталинского НКВД, организатором и участником множества его тайных операций. Как пишут о нем московские историки, «в 30-х годах Наум Эйтингон стоит за кулисами многих (может быть, всех) заграничных диверсий НКВД»77. Самые известные из них были организованы им лично. Это убийство советского перебежчика, бывшего резидента НКВД Игнатия Рейсса в Швейцарии в 1937 году, похищение генерала Миллера в Париже в том же году, убийство сына Троцкого Льва Седова в парижской больнице в 1938 году и, наконец, убийство самого Троцкого в Мексике в 1940 году. Именно Эйтингон был любовником Карридад Меркадер. Он же руководил и оплачивал действия ее сына Рамона во время проникновения последнего в дом Троцкого и подготовки к заключительному акту с ледорубом.
После возвращения Наума Эйтингона из Мексики его принял благодарный Сталин, который вручил ему орден Ленина, обнял его и заверил, что пока он, Сталин, жив, с головы Эйтингона не упадет ни один волос. Заместитель начальника ГРУ (Главного разведывательного управления) при Генштабе, Наум Эйтингон руководил советскими диверсиями на Западе вплоть до 1952 года. Лишь незадолго до смерти Сталина он был снят с этого поста, на котором сумел пересидеть почти всех своих коллег. В конце 1953 года Эйтингон был осужден на 12 лет заключения как сторонник Берии. Все же обещание Хозяина было выполнено даже и после его смерти. Отбыв срок, Эйтингон вернулся в Москву и благополучно дожил свои дни, работая на незаметной должности редактора издательства «Международная книга».
По крайней мере в одной из преступных афер своего брата – скандальном похищении генерала Миллера – психоаналитик Макс Эйтингон принял участие, которое было засвидетельствовано в суде.
Евгений Миллер был главой Русского общевоинского союза (РОВС), эмигрантской организации Белого движения. Советская пропаганда, начиная примерно с 1925 года, обвиняла РОВС и троцкистов в совместной организации диверсионных актов внутри страны78 и при этом насыщала его верхушку своими агентами, которые одерживали одну победу за другой: Савинков и Шульгин были возвращены в Союз, Кутепов и Миллер – исчезли… Похищение Миллера было частью зловещей и масштабной аферы. Оно было осуществлено Наумом Эйтингоном вместе с белым генералом Николаем Скоблиным, двойным агентом советского НКВД и германской СД, который стал следующим главой РОВС. Фальшивые документы, изготовленные под руководством Скоблина и свидетельствовавшие о прогерманских настроениях маршала Михаила Тухачевского, были через президента Чехословакии переданы Сталину. Известно, что об акции знал и одобрил ее Гитлер. Не известно, знал ли Сталин, что переданные документы – фальшивка. В любом случае результатом было уничтожение всего советского генералитета накануне войны.
Похищение Наумом Эйтингоном генерала Миллера в сентябре 1937 года открывало Скоблину путь к руководству белоэмигрантским движением. Делом, однако, занялась французская полиция, обычно старавшаяся не замечать подобных происшествий в эмигрантской среде. Скоблин исчез навсегда, и под судом оказалась его жена, популярная в эмиграции певица Надежда Плевицкая.
Поклонником Плевицкой был Макс Эйтингон (вспомним здесь написанные давным-давно по поводу романтических увлечений молодого Эйтингона слова Фрейда, что «такая практика отвлекает от теории»79). Впоследствии на суде она проговорилась о том, что Макс «одевал ее с головы до ног», а также финансировал издание двух ее автобиографических книг. Со времен своей бурной молодости (когда она, между прочим, гастролировала по России вместе с Николаем Клюевым, поэтом и хлыстом) певица была в добрых отношениях и с Наумом Эйтингоном80. В материалах следствия, которые до сих пор не полностью открыты французской полицией, несколько раз фигурирует, однако, именно Макс Эйтингон. Плевицкая рассказала, что Макс провожал ее через два дня после похищения Миллера на вокзал, где она села на поезд во Флоренцию, чтобы потом бежать в Палестину. Историк Джон Дзяк, расследовавший этот случай по поручению американской военной разведки, полагает, что Макс Эйтингон завербовал Плевицкую и Скоблина81. Певица была осуждена французским судом за участие в похищении Миллера. На суде, рассказ о котором можно найти в воспоминаниях присутствовавшей на нем Нины Берберовой82, Плевицкая все отрицала, но впоследствии призналась своему адвокату, что обвинения были справедливы. Она умерла во французской тюрьме в 1940 году.
Итак, показания Плевицкой вместе с воспоминаниями Радо делают Эйтингона вероятным участником изощренной политической игры в общеевропейском масштабе, в которой лидер международного психоанализа выполнял поручения сталинских спецслужб. Вместе с тем бóльшая часть сведений, которыми мы располагаем, носит косвенный характер. С окончательным выводом по этому делу стоит подождать открытия советских и французских архивов. Однако свидетельство Радо о финансовых делах Эйтингона и о советских источниках его капитала кажется весьма важным. Представляется, что сегодня есть достаточно данных, позволяющих считать Макса Эйтингона в той или иной форме причастным к делам своего кузена. Из того, что сообщает Шандор Радо, следует, что в начале и даже в середине двадцатых годов, во времена правления Троцкого и расцвета советского психоанализа, международное аналитическое движение финансировалось советскими деньгами.
В этом свете приобретают смысл психоаналитические интересы другого политического деятеля, Виктора Коппа. Появление этого дипломата большевистской школы, первого советского представителя в Берлине (1919–1921), в Русском психоаналитическом обществе последовало вскоре за серией выступлений Троцкого, в которых тот пытался привлечь психоанализ на службу коммунизму. Копп, бывший тремя годами старше Иоффе, тоже был в 1909 году в Вене и вместе с Иоффе работал