добавила: – Может быть, войдем в дом? Ничего особенного я, правда, предложить не могу. Ну, немножко выпить.
– Спасибо, я не хочу.
– Понимаете, я здесь совершенно одна. Прислугу отпустила.
Монссон промолчал, и после паузы она продолжала:
– После того что случилось, мне кажется – лучше побыть одной. Совсем одной.
– Понимаю. Весьма вам сочувствую.
Она склонила голову, но не сумела изобразить ничего, кроме скуки и полнейшего равнодушия. «Очевидно, она слишком бездарна, чтобы сделать печальное лицо», – подумал Монссон.
Он прошел за ней по каменным ступеням лестницы рядом с верандой. Миновав большой мрачный зал, они вошли в огромную, забитую мебелью гостиную. Смешение стилей было поистине нелепым: сверхсовременная мебель соседствовала со старинными креслами с высокими спинками и чуть ли не античным столом. Она провела его в угол, где стояли четыре кресла, диван и гигантский стол, покрытый толстым стеклом, как видно совсем новый и очень дорогой.
– Садитесь, пожалуйста, – официальным тоном сказала она.
Монссон сел. Таких больших кресел он в жизни не видел, а это оказалось к тому же настолько глубоким, что Монссон засомневался, сумеет ли он из него вылезти и снова встать на ноги.
– А вы и в самом деле не хотите выпить?
– В самом деле. Я не стану вас долго задерживать. Но к сожалению, мне придется задать вам несколько вопросов. Нам, как вы понимаете, очень важно быстрее найти человека, убившего директора Пальмгрена.
– Разумеется. Вы ведь полицейский. Ну что я могу сказать? Это ведь все ужасно печально. Трагедия.
– Вы видели лицо стрелявшего?
– Конечно. Но все произошло страшно быстро. Никто сначала и не среагировал даже. Только потом пришла в голову ужасная мысль, что он мог и меня застрелить. И всех.
– Вы никогда прежде не встречали этого человека?
– Нет. У меня хорошая память на лица, но имена и прочее в этом роде я никогда не могу запомнить. В Лунде полицейский меня тоже спрашивал об этом.
– Я знаю, но тогда вы, конечно, были взволнованы.
– Вот именно, это же ужасно, – неуверенно произнесла она.
– Должно быть, в последние дни вы много думали о случившемся?
– Конечно.
– И вы хорошо видели этого человека. Вы сидели к нему лицом, и он оказался всего лишь в нескольких метрах от вас. Как он, собственно, выглядел?
– Ну, как это сказать… Он выглядел совсем обыкновенно.
– Какое он производил впечатление? Казался потерявшим самообладание? Или взвинченным?
– Да нет, у него был совершенно обычный вид. Очень простой.
– Простой?
– Ну да, то есть он не из тех, с кем мы привыкли общаться.
– Что вы почувствовали, увидев его?
– Ничего, пока он не вынул пистолет. Тогда я испугалась.
– Вы видели оружие?
– Конечно. Это был какой-то пистолет.
– Не можете сказать, какого типа?
– Я ничего не понимаю в оружии. Но это был какой-то пистолет. Длинный такой. Как в ковбойских фильмах.
– А какое было выражение лица у этого человека?
– Да никакое. У него был совсем обычный вид, как я говорила. Одежду я рассмотрела лучше, но о ней я уже рассказала.
Монссон не стал спрашивать о приметах. Она не хотела или не могла сказать больше того, что уже сказала. Он посмотрел по сторонам. Женщина заметила это.
– Симпатичные кресла, и стол тоже, правда? – поинтересовалась она.
Монссон кивнул и подумал, сколько все это стоило.
– Я сама покупала, – с оттенком гордости сказала она.
– Вы всегда здесь живете? – спросил Монссон.
– А где нам еще жить, когда мы в Мальмё? – туповато ответила она.
– А когда вы не в Мальмё?
– У нас есть дом в Эшториле. Обычно там мы живем зимой – у Виктора было много дел в Португалии. И еще, понятно, есть представительская квартира в Стокгольме. В Гердет[70]. – Немного подумав, она продолжила: – Но там мы живем только тогда, когда мы в Стокгольме.
– Понимаю. Вы всегда сопровождали мужа в деловых поездках?
– Да, когда речь шла о представительстве. Но на переговоры не сопровождала.
– Понимаю, – повторил Монссон.
Что он понимал? Что она работала куклой, на которую можно было вешать дорогие и недоступные простому человеку тряпки и украшения? Что у таких, как Виктор Пальмгрен, жена, вызывающая всеобщее восхищение, входит в список необходимого реквизита?
– Вы любили своего мужа? – вдруг спросил Монссон.
Она не удивилась, но помедлила с ответом.
– Любить – это звучит так глупо, – наконец произнесла она.
Монссон вынул одну из своих зубочисток, положил в рот и принялся задумчиво жевать.
Она удивленно воззрилась на него. Впервые за все это время на ее лице отразилось что-то похожее на неподдельное чувство.
– Почему вы ее жуете? – полюбопытствовала она.
– Дурная привычка. Приобрел ее, когда бросил курить.
– А-а, – сказала она. – Вот оно что. А вообще у меня есть сигареты и сигары. Вон там, в шкатулке на столике.
Монссон