она или нет, и закрыл за собой калитку.
На посыпанной гравием площадке у выезда из гаража виднелись следы машины, но здесь они кончались: дорожки, ведущие в сад, были уложены шиферной плиткой.
По газону Монссон зашагал к дому. Прошел сквозь ряды цветущего ракитника и жасмина и очутился, как и хотел, на задней стороне особняка. Тихо, пустынно, закрытые окна, двери на кухню и в погреб, какие-то загадочные пристройки. Он взглянул вверх, но мало что мог рассмотреть, потому что стоял у самой стены. Двинулся вдоль стены направо, прошел по цветочной клумбе, заглянул за угол и замер, стоя среди шикарных пионов.
Тут было от чего окаменеть. Зеленая лужайка с ровно подстриженной, как на английской площадке для гольфа, травой. Посредине овальный бассейн: искрящаяся, прозрачно-зеленая вода, светло-голубой кафель. Рядом баня и гимнастические снаряды – брусья и кольца, велосипедный тренажер. Вероятно, здесь и добывал Виктор Пальмгрен свое «хорошее физическое состояние». В бассейне на чем-то вроде шезлонга сидела или, скорее, лежала Шарлотта Пальмгрен, голая, с закрытыми глазами. Ровный, очень хороший загар по всему телу, безразличное выражение лица. Чистый профиль, прямой рот, светлые волосы. Худощавая, неестественно узкие бедра и тонкая талия. Эта женщина не вызывала у Монссона никаких эмоций. С таким же успехом она могла быть куклой, выставленной в витрине магазина. Смотри-ка, голая вдова. Впрочем, а почему бы и нет. Монссон стоял среди пионов и чувствовал себя соглядатаем, да, кстати, и был им.
Его заставляло оставаться на месте не то, что он видел, а то, что он слышал. Где-то совсем рядом, но вне поля зрения Монссона, что-то звенело, кто-то ходил и что-то делал. Потом послышались шаги, и из тени дома вышел человек. На нем были пестрые купальные трусы, в руках он держал два высоких стакана с каким-то красноватым напитком, соломинками и кубиками льда.
Монссон сразу же узнал этого человека по фотографиям: Матс Линдер, помощник директора, правая рука и ставленник умершего меньше сорока восьми часов назад Виктора Пальмгрена. Вот он подошел к бассейну. Женщина почесала щиколотку, по-прежнему не открывая глаз, протянула руку и взяла у него стакан.
Монссон отступил за угол дома. Линдер сказал:
– Не очень кислый получился?
– Нет, в самый раз.
Было слышно, как она поставила стакан на кафельный бортик бассейна.
– Мы с тобой просто ненормальные, – сказала Шарлотта Пальмгрен.
– Во всяком случае, все чертовски хорошо.
– Да, пожалуй. – Голос был по-прежнему безразличный. – А почему ты в этих дурацких штанах?
Что ответил на это Линдер, Монссон так никогда и не узнал, потому что в этот момент покинул свое убежище.
Он быстро и неслышно пошел той же дорогой обратно, закрыл за собой калитку и двинулся вдоль живой изгороди, обходя дом. Остановившись перед медными воротами, он без колебаний нажал кнопку.
Вдали раздался звонок, более похожий на бой часов. Прошло не больше минуты, и за воротами послышались легкие шаги. Открылось смотровое окошко, и Монссон увидел светло-зеленый глаз с неестественно длинными ресницами, великолепно сделанными с точки зрения техники, и светлую прядь волос.
Он вынул удостоверение личности и подержал его перед окошком.
– Извините, если помешал. Меня зовут Монссон. Инспектор полиции.
– А, – как-то по-детски сказала она. – Конечно. Полиция. Вы можете подождать две минуты?
– Разумеется. Я не вовремя?
– Что? Нет-нет. Просто я…
Она, как видно, не сумела найти подходящий конец фразы, ибо окошко захлопнулось, и легкие шаги удалились гораздо быстрее, чем приближались.
Он посмотрел на часы.
Прошло три с половиной минуты, и Шарлотта Пальмгрен, одетая в серебряные сандалии и серое платье из какого-то легкого материала, отворила дверь.
– Входите, пожалуйста, – сказала Шарлотта Пальмгрен. – Очень жаль, что вам пришлось ждать.
Она заперла ворота и повела его к дому. На улице рокотнул мотор отъезжающего автомобиля. Очевидно, не только вдова действовала быстро.
Монссон впервые увидел особняк целиком и ошеломленно рассматривал его. Собственно говоря, это был не особняк, а маленький замок, украшенный башнями, башенками и зубцами. Все говорило о том, что его первый хозяин страдал манией величия и архитектор скопировал здание с какой-то открытки. Последующие реконструкции – и пристроенные балконы, и стеклянные веранды – не улучшали дела. Вид у здания был устрашающий, и трудно сказать, смеяться тут следовало или плакать – или просто вызвать подрывников и разнести эту аляповатую громадину на куски. При этом она казалась на редкость прочной, и взять ее мог, очевидно, только динамит. Вдоль дороги, ведущей к воротам, стояли отвратительные скульптуры из тех, что были модны в Германии имперских времен.
– Да, дом у нас красивый, – заявила Шарлотта Пальмгрен. – Но перестройка обошлась недешево. Зато теперь все тип-топ.
Монссону удалось оторвать взгляд от здания и переключить внимание на окрестности. Парк был, как он уже имел возможность отметить, ухоженный.
Женщина проследила за его взглядом и сказала:
– Садовник бывает три раза в неделю.
– Вот как, – буркнул Монссон.
– Войдем в дом или посидим здесь?
– Все равно, – ответил Монссон.
Следы присутствия Матса Линдера исчезли, даже стакан, но на передвижном столике перед верандой стояли сифон, ведерко со льдом и несколько бутылок.
– Этот дом купил мой свекор, – сказала она. – Но он умер давным-давно, задолго до того, как мы с Виктором встретились.
– А где вы встретились? – равнодушно спросил Монссон.
– В Ницце, шесть лет назад. Я там выступала на показе мод. – После секундного колебания она