Во всяком случае, и это было неплохо, потому что удавалось встречаться в тех редких случаях, когда их выходные совпадали.
В это жаркое и солнечное субботнее утро он все-таки настолько отошел от своей системы, что встал на час позже и не позавтракал. Вместо этого он налил в термос холодного шоколадного молока и положил термос в парусиновую сумку вместе с плавками и махровым полотенцем. По дороге в отделение он зашел в пекарню на Давидсхальсторг и купил две булочки с корицей и ванильную сдобу. Миновав медные ворота главного входа в здание полиции, он вошел во двор, где стоял его велосипед. Велосипед был черный, датская модель, на раме он собственноручно изобразил белой краской слово «ПОЛИЦИЯ» печатными буквами. Он надеялся, что это отпугнет похитителей.
Привязав сумку к багажнику, Скакке сел на велосипед и поехал через зеленый и тенистый Замковый парк[74] в купальни Риберсборг[75]. Несмотря на ранний час, солнце уже вовсю пекло. Он купался и загорал примерно час, потом уселся на берегу и поел.
Когда Скакке вошел в свой кабинет, было половина десятого. Его стол украшала записка от Баклунда: «Монссон у вдовы. Бек пока в „Савое“. Карауль телефон. Я буду в 12.00. Баклунд».
Скакке сел за стол и стал караулить не издававший ни звука телефон, раздумывая над убийством Виктора Пальмгрена. Какой тут мог быть мотив? Поскольку Пальмгрен был богат, это, очевидно, деньги. Или власть. Кому была выгодна его смерть? Шарлотта Пальмгрен оставалась ближайшей и, насколько он знал, единственной наследницей денег, к власти ближе всех стоял, вероятно, Матс Линдер. Если учесть красоту Шарлотты Пальмгрен, ставшую притчей во языцех, и ее относительную молодость, то мотивом могла быть и ревность. Вполне возможно, что у нее был любовник, которому надоело играть вторую скрипку. Но в таком случае он выбрал странный способ избавиться от законного мужа. Какой мотив ни возьми, образ действий казался очень необдуманным. Правда, преступнику удалось уйти, но шансы на это были ничтожно малы, если он планировал убийство заранее. Кроме того, Пальмгрен умер только через сутки; могло случиться так, хорошо это было бы или плохо, что он бы выжил. Убийца должен был также знать, что Пальмгрен находился в «Савое» именно в этот момент, если только он не был каким-то сумасшедшим, который просто-напросто пристрелил первого встречного.
Телефон зазвонил. Интендант Мальм из Стокгольма спрашивал Мартина Бека. Скакке сообщил, что тот, вероятно, находится в гостинице, и Мальм повесил трубку, не поблагодарив и не попрощавшись.
Бенни Скакке потерял нить своих рассуждений и погрузился в мечты. Он представил себе, как он самостоятельно ведет расследование, выслеживает и берет преступника. Его повышают в должности, остается только карабкаться по этим ступенькам еще выше. Он добрался уже почти до должности шефа полиции, когда телефонный звонок прервал его мечтания.
Звонила женщина. Сначала он не понял, о чем она говорит: южный говор жителей Сконе стокгольмцы понимают плохо. До перевода в Мальмё Скакке не бывал в Сконе, и его не удивляло, что некоторые из местных диалектов он понимает с трудом. Поражало Скакке другое: его самого не всегда хорошо понимали. Его, говорящего на чистейшем шведском!
– Я насчет того убийства, про которое напечатано в газете, – сказала женщина.
– Слушаю вас.
– А кто со мной говорит? – подозрительно спросила она.
– Криминальный ассистент Скакке.
Женщина молчала, очевидно что-то взвешивала.
– Ассистент? А начальника что, нету?
– Да, он вышел. Но вы можете говорить со мной. Я тоже занимаюсь этим делом. Ну, так что же вас тревожит? – Самому Скакке казалось, что его тон должен внушать доверие, но женщина, как видно, не совсем была убеждена в его компетентности.
– Пожалуй, лучше уж мне самой прийти, – торжественно сказала она. – Я тут недалеко живу.
– Да, пожалуйста, – улыбнулся Скакке. – Спросите кримина…
– Может, и начальник к тому времени успеет прийти, – добавила она и повесила трубку.
Прошло двенадцать минут. В дверь постучали. Если эта женщина во время разговора по телефону относилась к Скакке скептически, то теперь, увидев его, и вовсе, кажется, потеряла к нему всякое доверие.
– Мне бы кого-нибудь постарше, – заявила она, словно выбирая товар в магазине.
– Весьма сожалею, – сухо сказал Скакке. – Но сейчас на этом посту нахожусь я. Садитесь, пожалуйста.
Он пододвинул стул чуть ближе к письменному столу, и женщина осторожно уселась на самый краешек. Она была маленькая, кругленькая, в светло-зеленом плаще и белой соломенной шляпе.
– Итак, фру… – начал Скакке, вернувшись на свое место за столом.
– Грёнгрен.
«Неужели бывают такие фамилии?» – подумал Скакке.
– Итак, фру Грёнгрен. Что вы можете сказать о том происшествии в среду?
– Об убийстве, – поправила она. – Дело в том, что я видела убийцу. Хотя, конечно, тогда я не знала, что он убийца. Только когда в газете про это прочитала, поняла.
– Рассказывайте, – подался вперед Скакке, положив ладони на стол.
– Значит, так. Я ездила в Копенгаген за продуктами, по пути встретила подругу и выпила с ней кофе в «Брённуме»[76], поэтому домой возвращалась довольно поздно. Дошла до Меларбрун, а на перекрестке красный свет горит. Я стою и жду. Это как раз напротив «Савоя». И вдруг вижу: человек какой-то из окна вылезает, из ресторана, я там бывала с племянником, так что знаю, что это ресторан. Вот паршивец, думаю, поел, а платить не хочет, через окно удирает. Но сделать-то ничего не могу, ведь красный свет горит и никого поблизости нету.
– Вы видели, куда он потом направился?
– Конечно. Подошел к стоянке велосипедов возле гостиницы, сел на велосипед и поехал в сторону Дроттнингторьет. Потом