Читать интересную книгу Кола - Борис Поляков

В слуховое окно повети светило солнце. Шуршало сено. Нюшка совсем не противилась, а складкам ее сарафана нового, казалось, конца не будет.

– Ох, и супони на тебе, – он смущался своей неловкости, нетерпения.

– Это ты непроворный, – Нюшка податливо повела телом, и все стало простым и доступным.

Но нет рек без омута. Неожиданность с Нюшкой радостная отдалась вдруг и злостью, и болью в сердце. К кому-то неведомому, к Нюшке самой зародилась глухая ревность. Андрей даже замер оторопело. Но трепетность рук, губ Нюшкиных, покорная близость тела сняли путы.

И снова вернулось чувство. Он снова плыл в июльской теплой воде, брызгах солнца, и смеялся, и радовался от собственной силы, удачи и пришедшего к нему счастья. Исчезло время: только пронзительно чувствовалось блаженство. И он жадно целовал Нюшкино лицо, губы.

...А тогда он судорожно догреб к мутному наверху свету. Воздух глотнул взапой, с брызгами. Солнце за легкими облаками, свет его на реке. Андрей высоко держал над водой голову. Счастьем было дышать. А река будто меньше стала. Оглянулся, дивясь: далеко же его снесло... Деревенские скопом бежали по берегу, кричали что-то ему, махали. И Андрей, ощутив вдруг тоску по ним, закричал всем счастливым своим нутром, заорал дико, обрадованный, что жив, что бегут к нему. Загребая саженками, он плыл к людям на берегу и орал – взахлеб, с хрипом – несуразное что-то и хохотал от победы своей, удачи, июльского солнца и собственных сил.

В жизни его ни до, ни после так радость душу не заполняла.

Теперь забытое это чувство остро возникло снова. Счастливо и тихо смеялась Нюшка. Дурманящий хмель шел от нежного ее тела, горячей кожи. А может быть, это сено, вдруг задурив от солнца в окне, запахло сочно зеленой травой, цветеньем, дождями теплыми? И оно породило в душе и теле щемящую эту сладость?

Он не помнил, когда Нюшку оставил и отодвинулся. Но восхищенно не сводил глаз. Протянул к Нюшке руку, убрал от лица ее прядь волос.

Нюшка лежала, закинув руки за голову, глаза закрыты. Щекою прижалась к его руке. Голос тихий.

– Хорошо, что здесь греха нет. Все это было у нас давным-давно. И хорошо, что мы снова встретились...

– Что было? – не понял Андрей.

– Ты и я. И эта вот радость.

– У кого было.

– У нас с тобой.

– У нас?

— Ну да. Тысячу лет назад. Не помнишь? Мы с тобою встречались. Ты и я. – Нюшка не открывала глаз, говорила будто во сне. Ее щека была на его ладони.

 – И куда потом делись? – Он не знал, как лучше спросить ее.

– Потом? Ушли из этого мира. Состарились и ушли.

– А как же сюда попали?

– Проросли...

– Чем проросли?

– Не знаю. Может, травою, деревом. Но росли. Потом были птицами, рыбой, может, или зверями. Прошли дорогу в тысячу лет и стали опять людьми, – она открыла глаза. – Если ты будешь меня любить, мы опять встретимся. Может, через сто тысяч лет.

Обещать ей любить он сейчас не хотел.

– После смерти?

– Ну да. Потом все повторится.

– А загробная жизнь? Ад, рай?

– Это она и есть. Она была уже с нами. Только мы ее плохо помним. Люди все плохо помнят. Разве что иногда ненужное... Тебе не казалось уже знакомым то, что ты видел или делал впервые? Оно будто было уже когда-то, но будто как не с тобой.

– Верно, – удивленно сказал Андрей. – Казалось...

– Это и есть память из другой жизни. Я тогда еще поняла: мы прежде с тобой встречались. – Она нежно потерлась щекой о его ладонь, но Андрей высвободил и отнял руку.

– Может быть, не со мной?

– А с кем же? – Нюшка улыбнулась ему доверчиво. – Ты тогда был единственный. Как и теперь...

В ее улыбке увиделся скрытый смешок. Ревность всплеснулась опять обидой, болью. Он отстранился от Нюшки.

– Кто же тогда тебя обабил?

В глазах ее не было тени вины, смущенья. Может, только капля участия. И с ответом она замешкалась. Вытянула, приподняла ногу, порассматривала на ней короткий пим. Красивые, голые ее ноги манили своим бесстыдством.

– Ты обиделся, что я не девка? – И насмешливо повела бровью. – Экие вы на один лад. Только девок вам подавай. А баб кто же будет любить?

Она лежала в ленивой и сытой позе. Растрепанная одежда, руки за головой. Сарафан она не думала оправлять. Желание опять накатывало волной, и закипала злость к ее манере насмешничать.

Спросил настойчивее и глуше:

– Ты не сказала, кто...

– Не злись, – глаза ее просительно посмотрели. – Я ведь невеста. А девкою нынче и не решилась бы. И радость не узнала бы от тебя.

Сразу вспомнился Кир. Бравый, с косынкой на шее, шел тогда в окружении колян, сам колянин. Счастливый шел, удачливый и богатый. Жених, конечно, Нюшке под стать. Не чета ему, ссыльному. Как же он может спрашивать с Нюшки? Кто он против нее и Кира? И сам почувствовал, как сразу голос его осел.

– С женихом было?

– Было, – сказала спокойно Нюшка и вдруг засмеялась озорно. – Было, да не так... А теперь я знаю, как должно. – И привстала, поймала его, смеясь, за шею, свалила, зажала лицо в ладони. – Ну зачем ты так злишься? От дурного ума моего случилось. По осени еще. Все тут честно. Я не гадала, что ты приглянешься. Думала, замуж за него пойду.

– Думала? А сейчас?

– Сейчас? – усмехнулась Нюшка. – Не лежала бы тут, поверь уж. И виною не он, а сама я. Жила без радостей бы свой век.

– Отчего так?

– Не рассказать сразу.

Нюшка села, стянула с плеч шаль, расплела косу. Тяжелые волосы расчесывала гребенкой. Сарафан не оправила. На сене призывно лежали плотные ее ноги.

Забыв на минуту размолвку, сказал ей:

– Красивая ты.

У Нюшки в глазах благодарность мелькнула, радость, а ответила непонятно:

– Буду как некрасивою, ты и тогда люби.

Она словно вся уходила вдаль, манящая. Только что отлюбила его, одарила счастьем, а теперь лицом посерьезнела, заплетает в косу нитку бус. Невеста. Замуж пойдет за того. И болью душевной, ревностью опять защемило сердце.

– Зачем ты со мною так?

— Как? – Нюшка вскинула озабоченный взгляд.

– Да вот, – замялся Андрей, – так вот. А что я супротив твоего жениха?

— Э, миленочек мой, – она встряхнула шаль, обрала ее от травинок сена. – Что же мне было – ждать, когда ты из ссыльного князем станешь? Эдак бабья моя пора минует. – И деловито стала укладывать косу на голове, сквозь стиснутые на шпильке зубы что-то тихо себе шептала.

— Ты что говоришь?

– Считаю.

— Что считаешь?

– Что? – повторила Нюшка. Шпильку вынула, заколола косу. – Две недели с годом вперед да назад три месяца... – Оправила сарафан, накинула шаль на плечи, привалилась к нему на колени, смотрела снизу. – Даст бог все ладно, после рождества рожу.

Чем-то холодным, пугающим словно подуло Андрею в спину.

– Как – рожу?

– А так вот, миленький мой. От этого, говорят, дети родятся. – Похоже, она не шутила. Глаза вдруг мечтательно залучились, голос нежностью расплеснулся. – Очень хочу. Милый ребенок будет. Знаешь, с ручками, ножками и все маленькое такое. Карапузик эдакий. Удивляться будет глазками на свет и все спрашивать, спрашивать. А когда недовольный или испуганный, будет смотреть на меня вот так же, мымрой... – И Нюшка сквасила себе рожицу. – В папу весь.

– В кого?

– В тебя, миленький. Очень хочу такого же глупого. Купать в корытце буду его. А любить уж! И шлепать за ослушанье – тоже.

Андрей оробело смотрел на Нюшку. Если она не шутя надумала, то ведь судьбу свою проклянет с ним.

Нюшка погладила его по щеке, протянулась, нежно и сильно поцеловала в губы.

– Да ты не бойся очень-то уж, папенька. Первое апреля севодни. – И засмеялась опять по манере своей насмешливо, озорно. – А рожать, говорю тебе, после рождества стану.

74

Незадолго до пасхи, в апреле, для Нюшки пришло письмо от Кира. Нюшка воспротивилась письму внутренне: что теперь надо Киру? Было когда-то, а может, и не было. Нюшка ладом не помнит. И захотелось отгородить и себя, и Андрея от возможных напастей.

– Ишь, зарделась как в удовольствие, – повертела письмом бабуся. – Пляши.

– Нет уж! Плясать я ради него не стану.

Бабуся обеспокоенно заглянула Нюшке в лицо.

– Али ты его разлюбила?

– Кого? Кира, что ли? И не любила никогда.

– Ой, девонька! Ты последнее время не своя будто. Может, весна тебе кровь портит? – Бабуся пристально смотрела и недоверчиво, но сказала, соглашаясь с ней: – Что ж, и такое случается...

Бабуся всегда потакает ей. Но Нюшка ее характер знает: если когда-нибудь скажет что – с места потом не сдвинуть.

— И читать теперь уж не будешь?

– Отчего же? Я еще писем сроду не получала.

– Вслух? – с надеждой спросила бабуся.

Нюшка письмо в руках повертела и тоже слукавила:

– А может, там про любовь?

– Про любовь? А сказала ведь – не любишь?

– Ну так что! Любопытно.

Нюшка две зимы ходила за плату учиться к дьяку. Он обучал чтению, счету. Сам любил дремать на печи. Его жена заставляла учеников мыть полы, посуду, носить дрова и умела так влепить затрещину, что дьяк вздрагивал на печи.