Остриё вновь вошло в грудь, на этот раз ровно посередине. Тело пригвоздили намертво. Хуже жертвенного барана, его освежевали.
Небо не дрогнуло, не поменялось. Шаги отдалялись всё дальше и дальше, пока единственным, что нарушало тишину не стали крики птиц и завывание ветра.
Почему? За что?
Боги и правда позавидовали им? Позавидовали беззаботному счастью, которого так жестоко теперь лишили навсегда?
«Молю, дайте мне проснутся в прошлом лете»
Издали донёсся лай собак и переругивания десятка голосов.
Яромир закрыл глаза.
Глава 22. «Трещина»
– Что за год такой? Десять лет как работала – тишь да гладь, а только дали повышение, таки сразу какие-то проверки да нападения. Боги ко мне жестоки.
– Ой, не нагнетай, ещё не всё потеряно. Если уж Канцелярские крысы взялись за нас, то прикрывать школу не собираются. Пока.
– А я вот слышала…
Голоса отдалились, и стало опять тихо. Элина открыла глаза. Белый потолок, белые стены, ширма и скрипучая койка. Стойко пахло хлоркой и лекарствами. Какой типичный набор. Догадаться не сложно – она в лазарете.
Тогда же накатили воспоминания. Рука сама собой коснулась плеча. Сквозь горловину медицинской рубахи прощупывались повязки. Жаль, но похоже вчерашний вечер не был ночным кошмаром, выдумкой, порождением разума.
«Уверена, что вчерашний?»
Даже вздрогнула с испуга. Она и не признала его сначала, до того голос был охрипший и тихий.
«С тобой всё хорошо?»
«Возможно. Подремлю, станет лучше. А вот ты? Третий день не приходишь в себя…»
«Третий? Я же просто в обморок упала. Нельзя было смотреть на…»
Пришлось крепко зажмуриться, лишь бы опять не увидеть искорёженный труп.
«Всё что там случилось – вина Севериана! И только затем Чернобога. Помогать, лишь бы избавиться от отца… Не думала, что он такой»
Яромир промолчал. Тогда Элина спросила:
«Почему ты пропал?»
«Помешать хотел. Да перестарался чутка. Не бери в голову» – такой расплывчатый ответ больше насторожил, чем успокоил.
«Значит, понял, что они пытались сделать?» – и не надеялась выцепить из него правду. Всё чаще он отдалялся и замалчивал, ставил не в удел.
Но видимо не сегодня.
«Построить новый мир, избавиться от Богов и стать единой силой с Мореной. Да только… как и прежде мне не ясно одно: почему всех жалеет, почему давно не выжег заживо. Сил не хватает? Или сопротивления боится?»
В стенах больницы оказалось на удивление тихо. В палате на восьмерых человек их лежало лишь двое – то ли не было больше раненных, то ли всех давно выписали. А может они просто были особыми пациентами? Ближе к обеду появилась медсестра: проверила состояние, поменяла повязку, дала какие-то горькие пилюли и утвердила, что едва не все зимние каникулы ей придётся пролежать здесь.
– Знаю вас, молодёжь. Сначала: «да-да, будем осторожны», а на следующий день уже играют в снежки и сбивают себе копчик.
Так незаметно полетели дни. Запертая в четырёх стенах она маялась со скуки. Яромир восстанавливался и упорно молчал. От книг и печатных букв начало подташнивать в первый же день. Сосед попался такой же неразговорчивый, а смотреть в потолок и думать, прокручивать случившееся раз за разом, стало просто невыносимо.
Ночью её преследовали кошмары, похожие на зажёванную кассету. Раз за разом холодные руки тянулись, лишь бы забрать с собой, а она никак не хотела сдаваться. Почему же? Что заставляло бороться? Просыпаясь в холодном поту, Элина перестала бояться ночных монстров, прячущихся в темноте. Они давно поселились в её голове: эти мысли, паника и ненависть. Женя ушёл навсегда. Даже в посмертии защищал и оберегал. А она? Что сделала она ради него?
Всё чаще после отбоя Элина сбегала из палаты и гуляла по пустынным коридорам. В тишине и пустоте было её место. Здесь мысли оглушали, а образы четырёх полупрозрачных фигур делались чётче. Она вновь стала бояться забыть, боялась, что в один день не вспомнит глаза Кирилла за круглыми очками или кашемировое пальто матери. Будь под рукой листок бумаги, получилось бы запечатлеть их? Только Женя остался забитой памятью в телефоне и множеством фотографий. Остальные – блёклые образы в памяти. Неживые и забытые.
Смотря на свои неприкрытые тканью запястья – больничная роба едва покрывала предплечья – она словно возвращалась обратно. Сердце стучало как бешенное, а пальцы впивались до синяков, но ей удавалось держаться. Станет ли когда-нибудь легче?
Единственным способом вызнать, что происходило снаружи, стали редко захаживающие медсестры, ждущие выписки не меньше неё, да посетители, коих набралось целых два.
В пятницу на полчаса забежала Аделина. Вид у неё был в очередной раз усталый, загнанный и злой. Ясно для кого каникулы и законный отдых – фантастические звери. Разделив вместе принесённые из столовой шарлотку и горячий клюквенный настой, та охотно высказала всё, что думает о нынешнем положении не только академии, но и всего имперского двора в частности:
– Скажу одно: тебе повезло не видеть этого цирка. Когда исчезли Тени, прошло наверно всего часа два, а праздник окончательно был испорчен. Бабки мне все уши прожужжали: «Плохой знак, плохой знак. Боги злятся, мир рухнет». Так и Ордены, в экстренном порядке собранные, ничем не лучше. Это второе такое происшествие в пределах академии. Так и гости на балу не абы кто – одни из сильнейших ведающих! Конечно, все захотели просто закрыть нас. Зачем разбираться и перед семьями отчитываться? Им то легко, они не вкалывали тут без продыха, надеясь заработать местечко под солнцем. Да ни в жизнь столько народа не взяли бы в подмастерья. Тем более ни в одном Доме не помогут пробиться в Канцелярию!..
– Академию не закрывают, значит? – посмеиваясь, Элина вернула к самому главному.
– Пока живём. Удивительно, но за нас вступился Дом Истории! Они, кажется, последний раз против большинства шли где-то в прошлом веке. Поговаривают, что взяли на себя и всю ответственность за расследование. А ещё теперь по всей академии стоят патрули из Дома меча и крови. Боюсь, этот социальный эксперимент закончится помолвками, а не «снижением рисков нарушения целостности барьеров». Эти красные кафтанчики только и делают, что смущают наших девчонок!..
– Погоди. Неужели все согласились? Если никто в тот вечер не смог ничего сделать, о какой безопасности вообще можно говорить? – и вспоминая ажиотаж и панику устроенную после Осеннин, добавила: – В прошлый раз только ленивый не ткнул пальцем и возмущался о «шапочнистве».
Аделина замахала руками, словно пытаясь отогнать назойливую муху. Но оглянувшись украдкой, понизила голос:
– Наверно, от меня такое странно слышать, но… Кажется будто всё это было спланировано. Не знаю. Так папа сказал, да и не он один. Почему нечистым так легко позволили скрыться? Почему до сих пор не поймали и не упокоили? Я видела Орден Плоти в действии и могу поклясться, что они намерено не следуют протоколам. А кто их выше? Только Император и его прародительница, наша Сильвия Львовна!
Элина слушала, затаив дыхание. Не одна она, значит, почувствовала фальшь. После предательства Севира, доверять Присным Талям стало невозможно. Как Женя и сказал. Здесь каждый вел свою игру. А какую роль могли доверить маленькой потерянной?
Резко повысив голос, так, что слышать должен был и дежурный на первом этаже, Аделина притворно беспечно заговорила иное:
– Что до «безопасности»… Сам Император признал заслуги Ордена Плоти. Никто не готов пока идти против его слова. Впрочем, не так уж он и не прав. Заметила пустоту эту? Если кто и пострадал, то не серьёзно. Одержимых привели в себя, раненных исцелили. Лишь ты выделилась, да ещё пара человек – из всех присутствующих-то! А убитых…думаю, и говорить нечего, сама видела и знаешь. Мне его даже не жалко, и от этого самой как-то не по себе, но…Я даже рада, что всё сложилось так.
– А что Севериан? Наверно бегает по потолку от счастья? – Элина пыталась звучать спокойно.