данный, покушаются! С бесчестными меня ровняли в своих собраниях и банкетах, за кружкой вина и в пьяном виде упоминали! Тревоги и смерти полно сердце от угроз, ибо не только презирают мой сан, но и замышляли изменнически выдать меня и куда-то сослать и даже побуждали некоторых к покушению на мою жизнь!.. Теперь, оставшись без родителей, без родственников, без кровных, без друзей и без защиты, в скорби и мучении моем, препоручив себя всецело Богу, вынуждаемая неволей, я должна уехать к своему супругу, чтобы сохранить ненарушенной присягу и доброе имя и хотя бы пожить в спокойствии и отдохнуть в своей скорби… Посему объявляю это перед моим Богом, что я уезжаю для защиты доброго имени, добродетели, сана, – ибо, будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие польской шляхтенки и становиться опять подданной не могу…»
В конце письма с чисто женской логикой она заявляла: «Я знаю, что могу рассчитывать на вас, итак, я покидаю вас!»
В ночь на 23 февраля Марина, переодевшись в казацкое платье, в сопровождении пани Казановской, пажа и десятка казаков, тайно покинула Тушино. В пути количество казаков увеличилось до нескольких сотен. Но ей не повезло. В темноте она заблудилась и вместо Калужской дороги попала на Дмитровскую. Под Дмитровом беглецов изловила стража Сапеги, который в то время из-за приближения войска Скопина снял осаду Троицы и отошел ближе к Москве. В лагере Сапеги неожиданной гостье обрадовались и оказали торжественную встречу. Марина в гусарской форме вышла к войскам и «своей скорбной речью и лицом… взбунтовала много воинства». С Сапегой она заигрывала, и тот, даже в пьяном виде, не забывал величать свою хорошенькую подругу государыней, однако советовал ей на время укрыться в Польше, у родных.
– Мне ли, царице московской, в таком презренном виде явиться к моим родным! – с негодованием отвергла его совет Марина. – Я готова разделить с царем все, что Бог ни пошлет ему.
И в знак своей решимости она велела купить себе алый бархатный кунтуш, сапоги со шпорами, пару справных пистолетов и добрую саблю.
Вскоре ей пришлось признать, что совет Сапеги не был лишен известного смысла. Отряд князя Куракина из войска Скопина осадил Дмитров, и Марина попала из огня да в полымя. Но и тут она не пала духом. В одной из схваток, когда под напором русских поляки ослабели и дрогнули, Марина в воинской одежде кинулась на вал, ободряя оробевших:
– Стыдитесь, я женщина, а не теряю мужества!
Ее присутствие воодушевило поляков и позволило отбить приступ.
Все же ввиду значительного превосходства русского отряда в численности Сапеге пришлось оставить Дмитров. Он рассчитывал удержать Марину при себе, но она твердо заявила о своем намерении продолжить путь в Калугу. Сапега пробовал настаивать. Тогда Марина, видимо опасавшаяся ненароком очутиться в королевском лагере под Смоленском, пригрозила:
– Я не допущу, чтобы мной управляли! Со мной три сотни донцов. Если дойдет до ссоры, я буду сражаться.
Сапега уступил.
Марина уехала из Дмитрова вечером 7 марта. В дороге она попеременно сидела то в санях, то верхом на лошади. В Осипове ей встретился родной брат Станислав, который держал путь в смоленский лагерь. Он уговаривал ее ехать с ним, но Марина отказалась. Из короткой беседы с сестрой Станислав узнал только то, что она «обвенчалась с этим проходимцем, который узурпировал себе имя Дмитрия».
Однако этот проходимец был ее последней надеждой, и она торопилась как можно скорее увидеть его гнусную рожу. В Калугу она приехала ночью. Городские ворота были заперты, и Марина велела доложить о себе, что прибыл царский коморник, имеющий нужду немедленно видеть царя. Вор, догадавшись, кто этот коморник, тотчас велел открыть ворота, и несколько минут спустя юный воин в шлеме и с локонами до плеч ловко осадил коня у крыльца его дома.
Бегство Марины вызвало полный развал тушинского лагеря. В нем немедленно возникли раздоры. Рожинского обвиняли в том, что он «в своем высокомерии либо загубил ее (Марину. – С. Ц.), либо отправил в какую-нибудь пограничную крепость». Дошло до перестрелки сторонников короля и Вора на валах лагеря; Януш Тышкевич пытался из пистолета застрелить Рожинского в войсковом кругу.
Рожинский еще с месяц старался предотвратить распад войска, но с приближением Скопина разрешил ротмистрам идти «кому куда заблагорассудится». 16 марта тушинцы подожгли лагерь и расползлись в разные стороны. Часть казаков ушла к Вору в Калугу, некоторые подались под Смоленск к королю. Рожинский увел с собой к Волоку тысячи три поляков, московских бояр и Филарета. В Волоке после обильного Тушина поляки нашли «тесный и голодный лагерь». Под Иосифовым монастырем возникло новое междоусобие. В суматохе Рожинский упал с каменной лестницы монастыря, сильно расшибся и вскоре умер. После его смерти большая часть его отряда направилась под Смоленск, меньшая – в Калугу. Филарет и некоторые бояре предпочли вернуться в Москву с повинной.
Из всего огромного тушинского войска продолжал самостоятельно действовать только отряд Сапеги.
Глава 7
Крушение
В Калуге Марина жила вначале в монастыре, потом в построенном для нее и Вора дворце. Жизнь здесь протекала ровнее и спокойнее, чем в Тушине, и Марина действительно смогла «отдохнуть в своей скорби». В Калуге не было ни самонадеянного Рожинского, ни пагубных для нее с Вором сборищ шляхты, где громогласно посягалось на их «сан и доброе имя». Правда, калужский двор Вора состоял в основном из русских холопей-изменников и польско-казацко-татарского сброда, во главе которого стоял князь Григорий Шаховской, «всей крови заводчик», заклятый враг Шуйского, но с другой стороны, это и успокаивало Марину: примирение с ее врагами для этих забубенных головушек было так же невозможно, как и для нее самой. Наконец, она видела вокруг себя довольство и пиры, слышала всеобщую молву, что в Калуге честь и богатство, а в Тушине бедность и смерть, и чувствовала мстительную радость при известиях о бедствиях, постигших тушинский лагерь. Лелея новые честолюбивые мечты, она, быть может, уже стеснялась присутствием Вора и надеялась со временем объявить о его самозванстве; во всяком случае, она не упускала ни одной возможности выгодно противопоставить себя ничтожеству, с которым ей приходилось жить. Однажды Вор решил наказать служивших у него немецких наемников за потерю ими Иосифова монастыря, отбитого отрядом Сапеги, и велел побросать всех немцев в воду. Те в ужасе бросились к Марине. Она своей волей отсрочила исполнение приговора и пригласила Вора к себе.
– Знаю, чего она хочет! – заорал оскорбленный самозванец. – Она будет просить за поганых немцев – напрасный труд! Всех в воду сегодня же – или я не Дмитрий! А если она вздумает меня беспокоить, утопить и ее вместе с ними!
Тогда Марина сама отправилась к