Алена скоро, ни на кого не глядя проходит по коридору в комнату для переговоров. Там спиной к двери у окна стоит Павел - как раз в той позе, которую Алена у него больше всего ненавидит: расставив ноги, выпятив бедра и отчаянно ссутулившись. Алена хлопнула дверью. Павел обернулся, расцвел майской вишней и устремился к ней.
- Приве-е-ет!
Он схватил ее за руки и по очереди их поцеловал. Потом, не отпуская рук, заговорил, скоро и страстно, о том, что расставаться глупо, что он не может, что она должна.
Алена не слушала его, она пыталась унять сумбур чувств и мыслей. Но хаос с каждой секундой все возрастал, и как будто даже обретал голос — противный такой скрежещущий визг, который становился все громче. Алена вырвала у Павла свои руки и вскрикнула:
- Все! Хватит!
И Павел, и хаос — оба замолкли. Алена с облегчением коротко вздохнула.
- Возвращайся, - сказала она Павлу. - Поезжай сейчас домой, привози вещи. Я сегодня буду поздно.
И она вернулась в кабинет с той же меланхолией, с какой его покинула. Она села опять в свое кресло и опять задумчиво уставилась в монитор. Потом развернула окно сообщений ICQ, написала Нелюбову: «Я сегодня разрешила Павлу вернуться», - и стала ждать ответа. Нелюбов не спешил. Алена отодвинулась от стола, съежилась в кресле и продолжала смотреть на монитор. Она долго так сидела — маленькая женщина с узкими плечиками и непропорционально широкими бедрами, с жиденькими пепельными волосами, коротко подстриженными; с маленькими светло-серыми глазами под прямыми подкрашенными бровями. У нее курносый нос, острый подбородок, и узкие скулы. Кожа — очень бледная, сейчас и вовсе словно восковая. Так и не дождавшись ответа от Нелюбова, Алена наконец встала, подошла к окну и плотно закрыла форточку.
Левушка подбежал к окну и распахнул форточку. Кухонный чад покорно потянулся на выход. Левушка выскреб пригоревшую кашу в мусорное ведро и принялся отчищать дно кастрюли. В дверях кухни появилась Оленька. Постояла, посмотрела на отца большими карими глазюками и сказала сочувственно:
- Не получилось, да? Ничего, утро вечера мудренее.
Про утро — это была одна из любимых воспитательных фраз Гали. Оленька постоянно их вспоминала с тех пор, как Галя уехала.
Кажется, это случилось вчера, сто лет назад. Левушка попытался припомнить число, но не смог; когда-то в начале октября. Зато он точно помнил, что это была среда.
Он пришел домой, как обычно, около восьми. Но еще не войдя в квартиру, почуял — что-то не так. В квартире было тихо. Левушка не разуваясь прошел в гостиную — никого. В спальне — тоже пусто. Галя стояла у окна в кухне.
- Где дети? - спросил Левушка.
- У моих родителей.
- А... А что вдруг?
- Хочу сказать тебе кое-что. В тишине. Вдруг услышишь.
Левушка глянул на нее исподлобья, сходил в прихожую раздеться, вернулся, сел на табурет у стола и выжидательно уставился на Галю.
- Я от тебя, дорогой мой, ухожу. Все, что у нас есть, бизнес, машину и детей — я оставляю тебе. А сама уезжаю из города. В Саратов, к тетке. Там есть выгодная вакансия для меня, надо поторопиться, так что разводом займемся как-нибудь потом, на досуге. Впрочем, если сильно настаиваешь, разводись сам, без меня, сейчас это вроде можно. Вот так... Я уезжаю через две недели. Жить до отъезда буду у родителей. Детей, как смогу, подготовлю, привезу их тебе в день отъезда. Голубцы в холодильнике. Борщ на плите.
И она ушла.
Левушка поел борща, и голубцов, и выпил водочки, о которой Галя умолчала, но которая тоже была в холодильнике. Выпивая и закусывая, он время от времени крутил головой — так прорывалось вовне его восхищение Галей. Он давно уже не любил ее. Может быть, он вообще никогда ее не любил, но не восхищаться ею он не мог. Она являла собой далекий античный идеал прямоты и решимости. А он, Левушка, всегда останется жалким вырожденцем, которого никакой логикой не заставить выбраться из колеи, - только пинком.
- Ей бы в берсерки, - говорил Левушка Варягу несколько дней спустя. - Я годами сижу, жую сопли, думаю: то ли мне в скит, то ли заграницу податься. А она одним махом — вот тебе твоя судьба, сиди ровно. Во всем и всегда она меня опережала, удивительная все-таки женщина...
- Что ж ты теперь делать-то будешь, отец-одиночка? - прервал его Варяг.
- Да ничего особенного. Возьму пару уроков кулинарии у Катьки, да и буду себе жить...
Те две недели без Гали и без детей Левушка прожил, окруженный стеной глухого оптимизма. Дальнейшая жизнь представлялась ему, хоть и хлопотливой, но наполненной важнейшим смыслом. Он рисовал себе умильные картинки утренних сборов и вечерних прогулок, сочинял, как будет с детьми играючи заниматься французским, обдумывал темы для будущих бесед о серьезном... Нет, в самом деле, Галя прекрасно делает, что уезжает!
Стена оптимизма дала трещину сразу же, как только Левушка увидел двух мрачных человечков, которых Галя втолкнула в квартиру. Она быстро их раздела, обняла, перецеловала, наказала слушаться папу, и исчезла, так на Левушку и не взглянув. Первым разревелся Миша, Оленька тоже недолго крепилась. В тот вечер Левушка до дна бездны прочувствовал достоевские слова о слезе ребенка.
В последующие две недели не сбылась ни одна из радужных картинок, что представлялись Левушке ранее. День начинался сутолокой и заканчивался хаосом. Левушка, весь взъерошенный, с окаменевшим от постоянной сосредоточенности лицом, летал по отрезкам равностороннего треугольника Дом-Детский садик-Работа. Как-то его навестил Варяг, и Левушка сказал за чашкой липового чая:
- Знаешь, оказывается, раньше у меня не было детей. Так, какие-то веселые картинки. Зато теперь, кажется, я постигаю нечто действительно важное. Наверное, первый раз в жизни я постигаю важное не из дурацких книг, а из жизни. Настоящее, не в теории. Постигну, если не сойду с ума...
В первый понедельник ноября Миша затемпературил с самого утра, и все остались дома. Левушка напоил детей теплым молоком, заплел Оленьке косы, выдал больному альбом с репродукциями художников-передвижников (обычно эту книжку разрешалось смотреть только под присмотром старших, и Миша, впечатленный исключительностью ситуации, с утроенной осторожностью листал страницы, сидя на постели). Левушка покопался в записной книжке, куда Галя записывала всякие нужные в хозяйстве телефоны, позвонил в поликлинику и вызвал на дом врача. Включил Оленьке фильм про Финиста-Ясна сокола. Позвонил своему помощнику и отдал распоряжения. Приготовил на завтрак омлет со сметаной.
- Ну, - сказал он за завтраком, - раз уж у нас выходной, давайте придумаем, чем заняться.
- У меня глаза болят, - пожаловался Миша, не проявляя никакого интереса к еде.