Так Полина покончила с мужчиной, о котором, кажется, всегда мечтала; прекрасном, как Парис; дорогом, как авиабилет до Кубы; роскошном, как жизнь автогонщика в современном российском сериале...
Потом Полина позвонила Чуче.
- Я тебе с Иваном никак не смогу помочь. Я к нему больше никакого отношения не имею... Да. Так что звони ему сама и сама все выясняй. Да... Нет, потом расскажу... Чуча, потом! Позвони ему, может, он обрадуется. - И отключила телефон.
Но Чуче было не до того. Она сидела у себя в кухне и пылала благородным негодованием. Объектами ее гнева были и Полина, и Иван, но главным образом Нелюбов.
Когда-то она подобрала его, добродушного наивного щенка, сделала его мужчиной, научила успеху... Почти пятнадцать лет пронянчилась с ним — это ж целая жизнь! Взамен хотела чуть (как всегда). Простого женского счастья, немного, но постоянно. И вот эта спинномозглая обезьяна, этот нелепый бабуин, в очередной раз наобещав ей все возможные Парижи (в самом деле ведь говорил про «медовый месяц в столице любви»), откатывается на прежний запасной свой путь, чтобы, видимо, простоять там до полного уже заржавления.
Никогда, ни разу в жизни не повел себя Нелюбов, как мужик. Ведь главное, что делает мужика мужиком — это умение настаивать и добиваться. Что же Нелюбов? С самого первого раза, когда нашла коса на камень, когда надо было взять ее за плечи, тряхнуть и заставить понять: будет, как он сказал, - с самого того раза, когда она рассказала Нелюбову про Москву, а он развесил сопли, Чуча поняла, что ловить здесь нечего. И потом она понимала это много раз. И все равно возвращалась, словно к платью, которое понравилось до одурения, но размером не подходит, вот и приходится возвращаться помимо воли; возвращаться и думать: то ли самой похудеть, то ли платье перешить? А ведь его еще и купить надо...
Всякий раз, когда решение, казалось, созрело, и оставалось только озвучить его, Нелюбов совершал нелепые поступки. Совсем, как дурак из сказки: «Что ни делает дурак — все он делает не так!». Зачем, ну, зачем он придумал тогда какую-то скрипачку? Только полный кретин мог не понять, насколько серьезно настроена Чуча. Сколько бы глупостей не пришлось делать потом... Вот тогда надо было соглашаться, когда она делала ему предложение, а не теперь, когда она сказала, что хочет отложить поход в ЗАГС. Теперь он должен был бы стукнуть кулаком по столу и сам дату назначить. Он же покорно мычит и никак не шевелится. Зато нашего мужского самосознания хватает, чтобы примчаться, как Чапаев, в парк, и затеять ни на что не похожую драку.
Все эти мысли — даже скорее ощущения — каруселью носились в Чуче с того момента, как она осталась одна и пожаловалась Полине. Они уже закружили Чучу до тошноты, но разве можно было от них отделаться. Тем более, что биография у Чучи с Нелюбовым была большая, и подробностей накопилось, как во всякой жизни, сверх меры. Негодование Чучи, подпитываемое этими подробностями, росло и усиливалось, оно было как ветер, превращающийся в торнадо, и летело по просторам Чучиной души, подымая с каждым витком все больше пыли-воспоминаний.
... Он стоит над кроватью, голый по пояс, смотрит насмешливо сверху вниз, темная прядь, как у классического мелодраматического злодея, падает на глаза. И он говорит:
- Невостребованным женщинам я подаю только по субботам.
Унижение и боль бьют в грудь, и там сразу становится пусто и дымно.
... Он скептически смотрит на тарелку с салатом и, поковырявшись вилкой, замечает:
- Ты бы еще целиком яйца покидала сюда. И откуда только в тебе это деревенское стремление радовать большим куском?
Она выбрасывает салат в мусорное ведро вместе с тарелкой. Стыд и обида.
... - Я беременна, - говорит Чуча.
Она сидит на коленях у Нелюбова и смотрит ему в лицо. Его глаза сразу как-то затуманиваются. Он молча смотрит на угол ковра.
- Это от меня? - спрашивает он наконец.
- Ну что ты, - отвечает Чуча, отводя взгляд.
... - Меня устраивает, как есть, - говорит Нелюбов, с независимым видом колыхая коньяк в рюмке. - Мы в равной степени свободны. Захочу — уйду. Захочешь — уйдешь. Вот где подлинная романтика!
«И глубоко плевал я на то, чего тебе хочется на самом деле», - злобно думает Чуча...
К вечеру давление изнутри стало настолько сильным, что лицо Чучи застыло, и ей было сложно заставить себя произнести хоть слово. Притихший Левка повозился в своем углу с игрушками и в девять часов сам уложился спать.
Чуча достала из настенного шкафчика бутылку коньяка и рюмку, нарезала тонкими ломтиками лимончик, разложила аккуратно на блюдечке. Села, оглядела натюрморт, церемонно налила и пригубила. Выпила маленькими глотками всю рюмку. Торнадо улеглось. Карусель остановилась. Потому что стало очевидно: Нелюбова необходимо уничтожить.
В замочной скважине мурлыкнул осторожно поворачиваемый ключ. После известного вечера в «El Patio» Чуча вручила Нелюбову ключ, чтобы привыкал к новому статусу. Но Нелюбов продолжал, приходя, звонить в дверь. Теперь же вот решил воспользоваться ключом. Более неудачного времени нельзя было найти.
Чуча застыла в кресле, как на троне.
Нелюбов зашел, пошуршал в прихожей, раздеваясь и разуваясь, прошел в кухню, сразу достал себе другую рюмку и сел за стол на табурете.
Чуча, глядя мимо Нелюбова, налила себе коньяка и выпила.
Нелюбов, не сводя глаз с Чучи, налил себе и выпил.
И снова каждый наполнил свою рюмку.
Не смотреть на человека, который рядом, и с которым, более того, наедине, - очень трудно. У Чучи от напряжения заслезились глаза и судорогой свело плечи.
Смотреть не отрываясь на человека, который изо всех сил не смотрит на тебя, - не легче. Нелюбов весь сосредоточился на задаче не отвести глаза от Чучи, и скоро почувствовал, как мозг плавно превращается в вату, а в ушах звучит нескончаемый прибой тишины.
Ослепшие и оглохшие, они сидели друг против друга, без мыслей, наполненные одним лишь общим желанием: победить.
Чуча не знала, что именно должен сделать Нелюбов, чтобы она поняла: да, выиграла, раз и навсегда, и отныне будет всем счастье. Ну, что же ему сделать, чтобы она почувствовала себя в Париже — залиться слезами раскаяния, пролить перед ней реку крови, осыпать цветами и клятвами? Кабы знать!
Нелюбов не знал, чего он ждет от Чучи: может, ей следует упасть на колени, а может, засветить ему по морде. Знал бы прикуп...
Ясно было одно: победитель заговорит последним.
И поэтому каждый стиснул челюсти — как будто это было необходимо! Что он мог сказать ей? Что она могла сказать ему? Такого, от чего прояснилось бы в голове, а по плечам прокатилась бы волна неги. Разве кто-нибудь верит еще в изначальный смысл слов? Ах оставьте, все это в прошлом! Слишком давно живут слова, слишком много в них, на них, вокруг них накопилось смыслов, подсмыслов, надсмыслом и домыслов.