Читать интересную книгу Осенний Донжуан - Наталия Гуревич

- У меня глаза болят, - пожаловался Миша, не проявляя никакого интереса к еде.

- Иди ко мне на ручки, хочешь?

Миша хотел. Приобняв сына, Левушка обратился к Оленьке:

- Этого, понятно, мы будем лечить. А ты чем хочешь заняться?

- Я буду лечить Мишу!

- Ясно. А я что буду делать?

- Как что? Помогать мне!

Про Галю дети спросили у Левушки только один раз — в день, когда она уехала. Они втроем, обнявшись, сидели в пасмурной спальне, обрыдавшиеся и обессилевшие дети на коленях у растерянного отца.

- Пап, мама нас бросила? - спросила Оленька.

- Блосила? - повторил Миша.

- Ну конечно же, нет, - прошептал Левушка. - Что вы! Мама вас любит, очень-очень, просто ей надо было уехать. По работе. Она поработает и вернется.

Оленька подняла к нему лицо:

- Скоро?

- Сколо? - немедленно повторил Миша.

Левушка пожал плечами.

- Наверное, скоро.

И больше вопросов о возвращении Гали не было. То ли дети поверили Левушке, то ли жалели его...

После завтрака Левушка оставил детей у телевизора и принялся за уборку — все-таки педиатр должна придти. Уборка заняла много времени. Миша капризничал и все просился обниматься. Оленька приставала то с раскраской («Вот тут платье какого цвета? Нет, ты что, не может быть зеленое! Ну ладно, оранжевое... Поможешь тут зарисовать?»), то с куклами («Что-то у Буси волосы не зачесываются, подержи, пожалуйста!»). Когда уборка закончилась, было уже время обеда, и Левушка решил по-быстрому кашу сварить. По-быстрому не получилось.

Закончив чистить кастрюлю, Левушка пошел взглянуть, чего это притихли дети. Он взглянул — и первый раз за две недели пришло к нему то умиление, которое грезилось. Упало сверху как благословение. Миша сидел на ковре среди разноцветных своих кубиков и  сосредоточенно вертел в руках один из них. Оленька стояла над ним и гладила по голове. Миша бросил кубик и обнял Оленьку за ноги. Тогда она порывисто наклонилась и тоже обняла его — за плечи. И от этой смешной композиции Левушку прошибла слеза. Он скорее побежал на кухню и встал перед окном.

Невзирая ни на какие неправильности жизни, у него сохранилась фигура двадцатилетнего. Длинные руки и ноги, широкие развернутые плечи, плоский зад, рельефная мускулатура где надо — у Левушки было счастливое сложение. И вообще, только большой придира отказался бы назвать его красавцем: правильный череп, большой лоб, гармоничный овал, твердый, но без акцента, подбородок, крупные, но не размазанные, черты — никакому древнеримскому скульптору не было бы стыдно за такую голову, которую к тому же украшают великолепные русые кудри до плеч (сейчас его волосы стянуты на затылке аптечной резинкой). Кроме того, глаза Левушки не утратили своего света, они по-прежнему смотрят мягко, с внутренней улыбкой, и по-прежнему напоминают небо самого начала весны.

Левушка смотрит через окно на хмурый ноябрь, и ему хорошо, будто после десятилетнего беспросветного труда нежданно-негадано случился прекрасный дорогой отпуск.

Запах пригорелой каши исчез. Уличный ветерок принес с собой издалека легкий запах костра. Левушка вдохнул его с удовольствием и пошире открыл форточку.

Окно в купе было закрыто наглухо, и его даже при желании невозможно было открыть. Галя сидела на нижней левой полке, спиной к окну, согнув в колене одну ногу и вытянув другую. Ее руки покойно лежали на животе, плечи расслаблены и приопущены. На лице застыло высокомерное выражение — левая бровь вздернута, губы сжаты, глаза полуопущены. Как будто она ведет диалог с кем-то презренным. Но в купе она пока одна.

Ее тетка в Саратове держала небольшую типографию, вполне сносно существующую на рекламных заказах. Никакой вакансии для Гали не было, Галя сама упросила тетку приютить ее и дать работу. Тетка — Наталья Сергеевна — сперва отказала наотрез, но Галя не отступила, и была награждена за смелость и настойчивость: Наталья Сергеевна уволила младшего менеджера и взяла Галю.

Работа не давалась. В первый же день, когда ей описывали круг обязанностей, Галя подумала, что вряд ли совместима со всей этой круговертью бумаг, букв и цифр. Еще ей подумалось, что ее нынешняя работа, по всей видимости, — ужасно дурацкая. Столько действий, столько усилий ради того, чтобы мусорные урны какого-то из районов города в определенный день наполнились яркими листовками?.. Но, понятно, Галя не отступила, смело вошла в зону смерча и завертелась. Дурацкой работы оказалось на удивление много. Только вечером, уже укладываясь спать, Галя думала о детях. От этих мыслей у нее щемило сердце, подступала такая тоска, что хотелось выть, по-настоящему, грудным, звериным, отчаянным воем. Галя садилась на постели и делала столько глубоких вдохов и выдохов, сколько требовалось, чтобы почувствовать себя спокойнее.

Наталья Сергеевна видела тщетные усилия племянницы, и было пожалела, что уволила из-за нее перспективную работницу. Но Галя скоро расположила к себе цельностью, решительностью и прямотой. Наталья Сергеевна лично занялась профессиональным ростом Гали и для начала отправила ее в командировку в соседний город, где как раз проводился нужный семинар.

Поезд тронулся. Никто не подсел к Гале в купе. Она была и рада этому, и не рада. За две недели жизни в Саратове она получила большой избыток общения, хотелось помолчать. Но с другой стороны, одиночество провоцировало больные мысли, от них делалось пусто в груди, и мир казался обреченным на бессмысленную гибель в самом ближайшем будущем. Галя дождалась проводника, проверяющего билеты, а после его ухода отправилась покурить в тамбур.

У одного окна в тамбуре стояли двое мужчин. Сблизив головы на фоне окна, они вполголоса говорили. Разгоняясь, поезд сильно раскачивался; мужчины ударялись плечами в решетку, предохраняющую стекло. Галя смерила их мгновенным взглядом (на одном заношенные треники, но у него довольно интересный профиль, на другом вполне приличные джинсы, но он слишком коротко стрижен) и встала к другому окну. Закурила. Дым, который она выпускала, лип к ней, словно малярный скотч, облеплял одежду и волосы, неприятно трогал за лицо. Запах чужого дыма был еще более неприятен.

Галя сначала встала к стене, слегка опершись на нее спиной. Украдкой она поглядывала в сторону увлеченных беседой мужчин. За полторы минуты ни один из них ни разу не обратил внимания на Галю, и тогда она развернулась лицом к окну.

Сквозь грязное стекло ноябрь выглядел совсем паршиво. Вдыхая табачный дым и вместе с ним кислый запах тамбура, Галя думала, что со стороны выглядит обособленной деловой дамой, у которой для размышлений целая очередь серьезных тем.

На самом деле она не выглядела ни деловой, ни задумчивой, ни дамой. Высокая, крупная, без ярко выраженных женских изгибов, но с заметным животом, Галя мало походила на киногероинь. Когда-то — может быть, но время ушло. Раньше — давно — у нее были пышные длинные волосы темно-русого оттенка. Сейчас ее лицо обрамляют прилизанные желтые пряди. У юной Гали была молочная кожа и нежный румянец, но со временем румянец превратился в постоянную красноту вокруг носа. Остались, конечно, прямые черные брови и бесстрашные карие глаза, маленький нос с легкой горбинкой и аккуратный, как на полотнах XIX века, рот. Но контуры скул и подбородка расползлись, щеки обвисли, под глазами наметились мешки. Словом, если и подыскивать для ассоциации киногероиню, то это кто-нибудь из британского детективного сериала — там часто дают роли постаревшим и некрасивым актрисам, чтобы передать колорит обычной жизни; в российском кино эта традиция утрачена.