... она почти бежит по коридору больницы, врывается в ординаторскую и попадает прямо ему в руки; обхватывает его за шею, и они так счастливы...
... она одинокая, маленькая лежит в палате, плачет, боится, казнит себя.
«Мы были так счастливы. Нет, не хочу оставаться без нее».
И Глеб решительно, как настоящий морской волк, закрутил штурвал, разворачивая яхту. Буря в его душе улеглась далеко не сразу, но он твердо шел выбранным курсом.
Лариса ни минуты даже не догадывалась, как близка была к краху ее семейная жизнь. Но даже знай она, какой неимоверный поворот совершил Глеб ради любви, и тогда она не могла бы испытывать перед ним большего благоговения. Она буквально пылинки с него сдувала: подходила тихонько, когда он был чем-то занят, и сдувала застрявшую в волосах пушинку или заметную на плече какую-то песчинку. «Святой человек,» - думала Лариса, глядя на Глеба.
«Какая же она все-таки кошечка,» - думал Глеб, наблюдая, как Лариса вынимает цыпленка из маринада и заворачивает его в фольгу, чтобы потом закопать в угли.
Лариса, наверное, и впрямь похожа на кошечку. У нее светло-рыжие коротко остриженные волосы, мягкие-премягкие даже на взгляд. Под длинными рыжеватыми бровями — голубые огромные глаза, а ресницы, хоть и нередкие, но едва заметны. На вздернутом носе четко прорисованы веснушки, они темнее, чем волосы. Большой рот легко складывается в красивую улыбку. Кожа белая-белая — всюду, и на лице, и на мягком теле, у которого покатые плечи, маленькая грудь, выпуклый животик... Хочется ее трогать и гладить, - почему же не кошечка?
Вот Глеб — тот определенно медведь. Широкая кость с годами будто стала еще шире, и Глеб весь как-то раздался, хотя вовсе не заплыл жиром. Его лицо, имевшее в юности четкие контуры, теперь тоже раздалось, и черты несколько расползлись. Но и тогда, и теперь про его лицо можно было говорить, что оно топором рублено: небольшой лоб с выдающимися надбровными дугами, широкие и высокие скулы, слегка западающие щеки и мощный подбородок. У Глеба маленькие серые глаза под густыми светлыми ресницами, большой нос картошкой и рот с чувственными губами. Густые блондинистые свои волосы он давно стрижет под машинку, оставляя два миллиметра.
Лариса закопала цыпленка в угли, подошла к Глебу и села рядом с ним на свой стульчик. Угли костра мерцали своим прекрасным ни на что не похожим цветом. Легкий дым, никому не мешая, наполнял пространство вокруг костровища горьковатым, но таким приятным запахом. Глеб и Лариса смотрели на угли и набирались осенью, чтобы хватило до весны.
Чуча сидела в десятом ряду большого конференц-зала и страдала от удушливого запаха соседки. Грудастая тетя под пятьдесят имела все возрастные проблемы разом, в том числе потливость и кошмарно пахнущий пот. Чуча молилась о скорейшем перерыве, но выступающие не иссякали (господи, сколько же пиарщиков развелось!), и Чуча опасалась, что ко времени перерыва сама пропахнет этим потом.
Наконец на экране плазмы промелькнули последние кадры, иллюстрирующие чей-то проект-прорыв, и объявили блин-брейк. Теперь на всех конференциях были кофе-брейк, чай-брейк, пепси-брейк, сэндвич-брейк — в зависимости от того, что у организаторов значилось главным блюдом. Чуча схватилась за глаз (вроде как ресничка попала) и с шипением «Простите, позвольте» отпихнула ароматную даму, мгновенно исчезнув в толпе спешащих на блин-брейк.
В вестибюле стояли накрытые белыми скатертями столы. За столами едва успевали поворачиваться раздатчицы — молоденькие девушки в голубых форменных платьях. Прибывшие на конференцию гости с аппетитом подметали блины, запивая их чаем из одноразовых стаканчиков — кто прямо у столов, а кто в некотором отдалении. Кто-то в уголочке поедал из мисочки сметану, заготовленную всем под блины. Кто-то пришел со своим и меланхолично прикладывался к изящной фляжке. Кто-то думал, что попал в высший свет и робко наблюдал от окошечка. Зрелые и опытные разбрасывались улыбками и свободно затевали беседу с кем угодно. Молодые и наглые примазывались к разговору и щеголяли собственным мнением. Блины быстро закончились, шум многократно возрос. Теперь уже все говорили со всеми.
Чуча свободно двигалась в толпе, распрямив стан, расправив плечи, раздавая на все стороны приветственные кивки и возгласы, и улыбки. Она то и дело сходилась со знакомыми, обменивалась с ними фразами и проходила дальше. Со стороны можно было подумать, что Чуча куда-то целенаправленно идет, на самом деле, она двигалась по кругу.
- Дарья! - окликнули ее слева.
Чуча повернулась и вступила в разговор с Владиславом, начальником пиар-службы городской администрации. Владислав был ровесник Чучи, маленький, страшненький, толстый и косоглазый. Подчиненные злорадно говорили про него: «Пошел Владислав куда глаза глядят да и разорвался». Но у Чучи с ним давно установился игривый стиль общения.
- Девочка моя, я смотрю, ты ни одной конференции не пропускаешь. Не опухла еще от этой скукоты?
- Ах, папочка, где же еще в нашем городе встретишь интересного мужчину?
- Ну я так и думал, что ты здесь по работе, - хохотнул Владислав.
- А ты не от дела ли лытаешь?
- Как всегда, милочка, как всегда. И тебе предлагаю лытнуть. Поехали отсюда прямо сейчас, закатимся в «Околицу». - «Околицей» назывался загородный гостиничный комплекс.
Чуча покачала головой, улыбнулась ласково и легонько щелчком сбила с плеча Владислава кучку перхоти.
- В понедельник, конечно, перетруждаться не следует, но и в «Околицу» ехать не время.
- Жестокая! Вот всегда ты так!
Проговорив еще несколько фраз, Чуча отделалась от Владислава. До конца конференции оставалось не менее трех часов.
Чуча вернулась в зал, оглядела его, не отходя от дверей. Ее соседка была уже на месте. Чуча посмотрела-посмотрела, развернулась да и ушла.
На улице она глубоко вздохнула. Воздух был холодный, освежающий. Чуча подняла воротник плаща и направилась по аллее к перекрестку, от которого рукой было подать до ресторана «El Patio».
Время было обеденное, и Чуче повезло, что нашлось свободное местечко. Не заглядывая в меню, Чуча сделала заказ. Официант удалился. Чуча оперлась локтями на стол, положила подбородок на раскрытые ладони и стала рассматривать людей в зале. Это занятие ей скоро прискучило: люди были до зевоты неинтересные. Чуча достала из сумочки зеркальце и посмотрелась в него. «Интересная бледность, глубокий взгляд, и локоны лежат прекрасно», - был ее вывод. Чуча с утра чувствовала кураж, и ей страсть как хотелось, чтобы нашелся сегодня достойный зритель и слушатель.
Она вспомнила, что день, когда Нелюбов сделал ей в «El Patio» предложение, тоже был понедельник. Оглянувшись на окна-витрины, Чуча увидела, что дворик пуст — администрация подготовилась к зиме.