— Да, это возможно, — кивнул головой Вацлав. — Не забывай, он торгует евнухами. Кто еще занимается этим?
— Абасги(4), — пояснил Марк. — Их князья живут с этого промысла. Когда-то Империя попробовала запретить им это. Чуть до войны дело не дошло.
— Тогда чужаку нечего делать в их землях, — сказал Вацлав. — Ему не дадут заниматься этим, слишком много желающих. А вот уйти в леса на восток — это вполне возможно. И мальчишек там по глухим весям — великое множество. Он ведь жадный, как голодный волк. Он не откажется от привычного заработка, а его золото не бесконечно.
— Тогда нужно иди в «Долину Плача» и смотреть товар! — сказал после недолгого раздумья Марк. — Как только мы увидим словенских мальчишек, которых недавно оскопили, мы будем искать тех, кто это сделал.
— Но награду все-таки объявим, — кивнул Вацлав. — Мы не будем отказываться ни от одной возможности. Вдруг, мы все-таки ошибаемся…
— Вот еще что, воин, — помялся Марк. — Ты, когда с ромеями дела ведешь, лучше называйся франком из Турне. Это такая дыра, что купцов оттуда в Константинополе отродясь не было. И не опасается их никто, потому что никто и не знает, где этот самый Турне вообще находится. Купец, и купец. А вот к новгородским торговцам тут внимательно присматриваются. Вдруг лазутчики…
1 Септимания — область на юге Франции. Главные города — Нарбон, Ним, Каркассон. Единственная область севернее Пиренеев, которую к тому времени готы смогли удержать за собой. Захвачена франками только в 768 году, после изгнания арабов.
2 Экскубиторы — полк мечников, дворцовая стража, набираемая из горцев — исавров.
3 Тумен-Тархан — город на месте станицы Тамань. Был известен под именами Гермонасса, Таматарха и Тьмутаракань.
4 Абасги — абхазы.
Глава 5
Ноябрь 629 года. Новгород. Словения.
Месяц листопад свое название не оправдывал вовсе. Листья облетели уже давно, а на дорогах спеклась в комья мерзлая грязь, тронутая первым морозцем, что тайком прокрался в эти земли вслед за осенними дождями. Жупаны и старосты вздохнули от своих забот, подсчитали урожай, раскинув его на всех едоков и передав часть зерна от сильных весей слабым. Жили тут всем миром, а потому и шел избыток жита голодным, за что те оставались должны своим соседям. Ну, а если и не было избытка, то все равно делили по едокам. Сегодня у соседа стадо кабанов поле потравило, а завтра они к тебе самому наведаются. Будут должники извозом свои долги отрабатывать, или на заготовке леса, или на расчистке берега от зарослей, чтобы бурлаки по весне протащили корабли без малейшей задержки. За это строго спрашивали со старост. Пожалуется какой купец Большому боярину Люту, тот мигом ревизора пришлет. И идет тот староста, что за волостью своей недоглядел, обратно в родную весь, простым пахарем.
Перестали с приходом холодов рубить камень в окрестностях Солеграда. Всех варнаков, лазутчиков и бродяг погнали в соляную шахту, туда, где тепло и сухо. Жупан Горазд изрядно навострился создавать запасы соли, перегоняя по мере надобности людей то на одни работы, то на другие. Горожане, те, что с достатком, забили погреба едой, кадушками с зерном и салом, вязанками соленой рыбы, провесными окороками, капустой, репой, грибами и косицами, сплетенными из головок репчатого лука. Те, кто победнее, закопали в ямы жито и повесили под стрехой лещей и щук, дожидаясь, когда запах сладковатой тухлятины скажет: дошла рыбка! Можно есть! Но таких бедолаг уже совсем мало было. Соль государь отпускал по разумной цене, не пытаясь снять с людей последние портки.
Месяц Листопад — время, когда старосты едут в Приказы с годовым отчетом, моля богов, чтобы не попасться лишний раз на глаза госпоже Любаве. Иногда им везло, и тогда какой-нибудь подьячий мог тот отчет принять. И было это для старост счастьем великим. Боялись тертые мужики эту ведьму просто до икоты. Смотрит невзрачная пигалица, увешанная золотом с головы до ног, на такого старосту, и словно душу из него своим взглядом вынимает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Где, — спрашивает она, — недоимка за прошлый год? Ты мне что в прошлый листопад говорил? Помнишь?
Староста и сам забыл, что он в том году плел, лишь бы с глаз ее ведьминых поскорее уйти, а она тот разговор дословно повторит, а потом скажет:
— Тебе, староста, баранов пасти в аварском кочевье, а не государеву службу нести. — Двадцать мер ячменя за тобой, помни! А чтобы не забыл, я их у тебя на всякий случай из жалования вычту. Ты же у нас не забываешь двадцатую долю получать? Так-то. Свободен!
— Да леший с ним, с этим ячменем, — утирает пот со лба староста, когда за ним захлопывается тяжелая дверь. — Вычла и вычла, я свое возьму еще. Но какова ведьма! Внутри ажник трусится все!
— Что, почтенный? — сочувственно смотрели на него собратья по цеху, такие же старосты, как и он сам. Тут все стояли в очередь на прием. — Зла сегодня боярыня?
— Да лучше бы зла была, — сплюнет бедолага, собираясь в свою волость, куда-нибудь за сотню с хвостом миль, в хорватские земли. — Отчет сдал, и на год отмучился. Загляну-ка я в государев кабак. Надо это дело обмыть!
— Жупанство Бертахара, восьмая волость, заходи! — крикнет госпожа Любава, и очередной бедолага вкатывается бочком в кабинет, не забывая сдернуть с головы меховую шапку. — У тебя, староста, с прошлого года восемь белок недосдача… — слышали в коридоре остальные. — Привез белку или из жалования вычесть?
* * *
За что князь ценил Любаву и Збыха, так это за удивительную память и цепкий ум. И вроде выросли в землянке, не ученые ничему, да только природные способности никуда не денешь, и вся последующая учеба лишь огранила невзрачные камешки в истинные бриллианты. Самослав примечал толковых людей, раскладывая их по ячейкам памяти. Он давал им задания и позволял рисковать. Он подсылал к ним провокаторов с кошелями денег, без сожаления задвигая в дальний угол тех, кто не мог унять свою жадность. На мелкие прегрешения Самослав глаза закрывал, он был реалистом, но если такой кандидат готов был государственными интересами торговать, ему дальше ходу не было. Таких и вовсе со службы гнали, несмотря на все их таланты. Князь постепенно двигал вперед новые фигуры, поднимая их иногда прямиком с самого низа. Ум, преданность и результативность — вот то, что помогало делать стремительные карьеры в молодом государстве. И вести об этом, словно круги на воде, расходились по обитаемому миру, иногда приводя в словенские леса совершенно неожиданных людей. Как, например, сегодня…
— Как зовут? — Самослав с любопытством смотрел на смуглого грека, одетого в не по погоде легкий плащ. Он явно пришел издалека, иначе не расхаживал бы в тунике тогда, когда уже к утру лужи покрываются крепким сизым ледком. Щуплый мужичок лет тридцати смотрел князю прямо в глаза, на что осмеливались только бояре, воины и малые дети. Он и казался каким-то большим ребенком, фанатичным взглядом темных глаз напоминая ученого не от мира сего. Князь не ошибся.
— Меня зовут Геннадий, ваша светлость, — поклонился грек. — Я учился в Александрийской школе и в совершенстве постиг высокое искусство алхимии. Тетрасомата — наука о превращении веществ! — и грек торжествующе посмотрел на князя.
— И что? — Самослава стала забавлять эта ситуация. Стража пустила его в город, потому что он заявил, что знает нечто необычайно важное, и это важное поведает только самому князю, и никому больше. Бранко, начальник охраны, обыскал его лично, поговорил с ним и признал слегка тронутым на голову, но вполне безобидным. Князь иногда принимал таких просителей, как и все короли в то время. Любой свободный человек мог потребовать доступ к правителю, и иногда получал его. Такие вот были простые времена.
— Я могу превратить свинец в золото! — гордо поднял голову грек. — Я сделаю вас самым богатым человеком в Ойкумене.
— Почему не начал с себя? — едва сдерживая смех, спросил князь.
— Мне нужны ингредиенты, а они очень дороги, — опустил тот плечи. — Перегонные кубы, реторты, старинные книги… Все это стоит больших денег.