и не произошло. К утру я кое как убедила себя, что это действительно хитрый, психологический ход конем, чтобы меня напугать: «Я слежу за тобой, я знаю, где ты и что делаешь. Откроешь рот — пожалеешь».
«Будто я собиралась это делать!» — фыркаю и чешусь. От этой ткани, кажется, у меня будет аллергия, если уже не началась.
За кулисами много народа и каждый нервничает, прямо как я. Стоит шум и гам, а воздух сперт и тяжелее сто килограммовой гири. Мне почему-то не по себе. Встаю со скамейки и прохожусь полукругом, уперев руки в поясницу. Сосет под ложечкой, а предчувствие чего-то ужасного просто не отпускает!
«Это все он! Объявился, будто специально! Как черт из табакерки выпрыгнул, ублюдок…» — резко останавливаюсь и закрываю глаза.
Образ этого черта возникает в голове при каждом упоминании и словно возвращает меня на мое место. До меня медленно, но верно начинает доходить — это все действительно случилось. Со. Мной.
Тело покрывается мурашками, волоски встают дыбом — я отхожу от наркоза, и последствия вот-вот рухнут мне на плечи, чего я совершенно не хочу. Знаю, что будет дико больно, поэтому вонзаю ногти в ладони. Хочу отвлечься, снова забыть, снова думать, что это произошло с кем-то другим.
«Хочу никогда не видеть это видео…»
Твою. Мать. Чувствую, как в носу начинает нехило колоть, а горло сдавливается и трещит. Сердце начинает замедляться, и каждый удар растягивает боль по телу, как игрушку-пружинку из моего детства, которую пускали по ступенькам.
Прыг-скок, прыг-скок. Бам-бам. Бам-бам.
— Начинаем через десять минут!
Крик одного из наших преподавателей схлопывает чувства, отвлекает. Я резко смотрю на него и словно снова ничего не помню. Притворяюсь, что не помню. Моя очередь не первая и даже не вторая, так что вместо того, чтобы крутить глупые и ненужные воспоминания, сажусь на свое место. Я знаю, что мой выход примерно на середине, но, кажется всего раз моргаю, а меня уже зовут…
И все превращается в какой-то абсолютный сюрреализм.
Пока я иду к своему инструменту, который величественно стоит по середине сцены, жадно вглядываюсь в зал — ищу его. Вся, как на иголках, но когда не удается распознать знакомую, наглую морду, немного отпускает. Сажусь и смотрю на клавиши, вдруг абсолютно забывая, что надо делать дальше. Из головы просто вылетело с какой ноты надо начинать, какой продолжать и далее по списку. Хлопаю глазами и стараюсь дышать, а потом вдруг понимаю, что руки ложатся на черно-белую зебру. Это чем-то похоже на мое состояние «не-со-мной», но гораздо хуже. Я будто заперта внутри своей головы, больше не управляю ситуацией, словно не контролирую ничего, включая свое собственное тело, и это так похоже на все то, что нас с ним связывало…
Мне вдруг становится дико больно, а осознание произошедшего бьет в затылок, как будто меня огрели чем-то тяжелым.
Это случилось со мной.
Это действительно произошло. Степень развода и обмана бьет все рекорды: на меня потратили год! Меня разводили, подталкивали, проверяли, и все лишь для того, чтобы посмеяться, чтобы доказать. Для них всех это была лишь веселая игра: Адель, которая знакомила меня со своим братом, толкая в объятия сводного. Кристина, которая знала все до последней запятой и улыбалась мне в глаза. Рома, которому я верила, как родному брату, но который предал меня ради дырки. И он…Алекс, твою мать, Макс, который знал с самого начала, что я в него влюблена, и крутил мной, как хотел. Словно кукловод он дергал за веревочки и насмехался со своим дружком-блондинчиком над тупой, малолетней сучкой, а потом показывал ему видео, где я делаю все, что мне скажут делать…
Понимаю, что мне срочно нужно выплеснуть эту бурю из себя или я просто взорвусь, поэтому дальше я, словно снова соединившись со своим телом и встав с ним на одну сторону, нажимаю на клавишу. Дальше все происходит само: после быстрого пролога, я пододвигаю микрофон к себе и делаю то, чего обычно не делаю, потому что не сильно люблю — я пою. Никогда не считала это своей сильной стороной, потому что она и не моя вовсе, а мамина. Моя мама умеет петь просто восхитительно, и тембр ее голоса похож на саму Селин Диор! Именно благодаря такому сильному голосу, когда-то она и выиграла конкурс красоты, смогла оплатить учебу, и именно там ее заметил мой отец. Мне достался ее талант — еще то малое, чем я на нее похожа.
Не знаю откуда берется эта странная необходимость, но она настолько сильная, что толкает меня даже на такой подвиг. Песня хорошо знакома и мне, и, наверно, абсолютно всем: James Blunt — Goodbye My Lover. Я выбираю ее не просто так, а потому что и сама хочу попрощаться с ним. С Моим Алексом. В этой песни столько строчек, так тесно связывающих нас, что я еле держусь, чтобы не нырнуть в истерику с головой. Но продолжаю. Я делаю это не для кого-то в зале, ни для него, ни для того, чтобы он что-то понял, а для себя. Мне действительно необходимо все это из себя вытащить.
…And I still hold your hand in mine.
In mine when I'm asleep.
And I will bear my soul in time,
When I'm kneeling at your feet.
Goodbye my lover. Goodbye my friend.
You have been the one for me… [1]
Когда я заканчиваю, медленно убирая руки от клавиш, в зале стоит тишина, а потом вдруг взрывается всё. Я слышу аплодисменты, крики, ко мне подбегает зав кафедры, ставит рядом с собой. Все происходит одновременно быстро и медленно. Если вспомнить, была такая прикольная реклама батареек с розовыми кроликами, где они участвовали в забегах с другими, серыми. Серые всегда проигрывали, потому что им не хватало энергии, и падали замертво. Так вот. Я — серый кролик. У меня словно разрядилась батарейка.
Я молчу. Смотрю в пол, молчу и медленно моргаю, пока зав продолжает говорить и шутить, наверно, я ведь и не слышу его вовсе. Теперь меня переносит на другую ступень: в голове звучит исключительно диалог с того видео, которое теперь мне никак не удается отбросить обратно в темные недра памяти.
Слезы падают из глаз на мое дешевое, как я сама, платье, руки ноют от боли. Я так сильно сжимаю пальцы, что, наверно, еще чуть чуть и сломаю их. Выдыхаю, стараюсь взять себя в руки, но