рассеивали очаровательный свет на бесчисленных картинах на панелях из темного дуба. Со сводчатой крыши свисали потрепанные флаги, большинство из которых несли прежние Уиндварды, некоторые из них были подарены изящными руками умерших и ушедших принцев; несколько мрачный вид этого места был освещен сверкающими доспехами рыцарских фигур, которые стояли через равные промежутки на мозаичном полу, и темно-красными занавесками, которые закрывали тяжелые двери и высокие окна. Вся сцена, сама атмосфера, как казалось, были характерны для древнего и могущественного рода. Несмотря на то, что дом был полон гостей и что в этот момент в гостиной происходила блестящая вечеринка, ни один звук не проникал в просторный холл. Двое или трое слуг, которые стояли у дверей или сидели на скамьях, разговаривая приглушенными голосами, замолчали, как только он вошел, и один вышел вперед, чтобы получить какие-либо распоряжения.
Несмотря на резкость, которая является характерной чертой нашей нынешней жизни, в Уиндворде все еще существовали государство и формальность старого света. Как бы вы ни были требовательны и капризны, вы не боялись столкнуться с невниманием или неуважением со стороны армии слуг, чья единственная цель и предназначение в жизни, казалось, состояли в том, чтобы удовлетворять потребности и настроения своих хозяев.
Это был графский дом, в котором все велось величественно, не считаясь ни с затратами, ни с хлопотами, и слуги, от пажей до собственной горничной графини, гордились своим положением в равной степени, как и лорд Уиндвард своим.
– Пришлите ко мне Оливера, – сказал лорд Уиндворд, проходя мимо мужчины. – Я иду в свою комнату.
Он поднялся по лестнице и, пройдя по главному коридору, вошел в комнату, выходящую окнами в парк. Это был один из люксов, который состоял из своего рода гостиной, гардеробной и за ней спальни.
Гостиная довольно ясно указывала на вкусы и склонности владельца.
Это было смешение предметов, связанных со спортом и искусством. Здесь был набор боксерских перчаток и рапир; хорошо укомплектованная стойка для оружия; удочки и хлысты висели над старинным камином с широким открытым очагом. На одной стороне комнаты висела коллекция гравюр, уникальных и бесценных; на другой половине – дюжина бесценных картин, написанных маслом, в то время как напротив третьей стояли пианино и мольберт, на котором покоилось полотно, изображающее наполовину законченную Венеру, поднимающуюся из колыбели морской пены. Ибо этому, единственному сыну дома, боги даровали много даров; любой из которых, будь он бедняком, заставил бы мир считать его одним из своих хозяев. Но как бы то ни было, он рисовал и играл только для развлечения, и было только несколько его друзей, и только те, кто был наиболее близок, кто подозревал, что дикий, безрассудный Лейчестер мог сделать больше, чем ездить верхом, как кентавр, и стрелять, как североамериканский индеец. Откуда им было знать, учитывая, что он редко говорил об искусстве и никогда о своей страстной любви к нему? Если бы они знали, это дало бы им ключ ко многому в его характере, что озадачивало и сбивало их с толку; они были бы ближе к пониманию того, как в одном человеке могла сочетаться мягкая нежность южной натуры с решительным, вызывающим безрассудством севера.
Он вошел в комнату и подошел к камину, в котором ярко горело полено, чтобы защититься от слишком частого предательства раннего летнего вечера, и, бросив шляпу на стул, провел рукой по волосам с задумчивой, но беспокойной улыбкой.
– Стелла! – пробормотал он. – Стелла! Это неправильно. Звезда должна быть яркой и золотой, полной света и солнца, в то время как она – великое Небо! Какие глаза! Это было, несомненно, самое милое, самое прекрасное лицо, на которое когда-либо смотрел мужчина. Неудивительно, что я наткнулся на нее так внезапно с моими мыслями в сотне миль отсюда, наткнулся на это созданье внезапно, когда оно сияло надо мной, так что я подумал, что это всего лишь видение! Если бы это лицо, каким я его видел, могло улыбнуться из Академии следующей весной, какие толпы дураков собрались бы вокруг, чтобы разинуть рты и уставиться на него? Если … да, но кто мог бы это сделать? Никто! Никто! А также попробуй поймать солнечный свет на кисть и нарисовать его на холсте, попробуй … – он внезапно замолчал, его взгляд остановился на Венере Афродите, улыбающейся с мольберта, и, подойдя к ней, остановился и стал ее рассматривать.
– Венера с бледно-розовым лицом и бессмысленными голубыми глазами, с безвкусными желтыми волосами и жеманной улыбкой! Никогда больше Венера не примет для меня это подобие. Нет, она будет такой, какой я видел ее сегодня вечером, с темными шелковистыми волосами и широкими ресницами, затеняющими темно-карие глаза, в которых видна душа, заглядывающая из их глубины. Это Венера, а не это, – и с насмешливой улыбкой он взял кисть и провел темную, широкую, размытую линию по белокурому лицу. – Так навсегда исчезают все мои прежние мечты о женской красоте. Прелесть! Я никогда не видел ее до сегодняшнего вечера. Стелла! Звезда! Да, в конце концов, ее правильно назвали. Она сияла для меня, как звезда, и я, великое Небо, был как заколдованный! В то время как она … она выставила меня на посмешище. Сравнивала меня с клячей и обращалась со мной как со школьником, слишком большим, чтобы его можно было выпороть, но не слишком большим, чтобы надо мной смеялись. – Клянусь Юпитером, это не то, чем можно гордиться, и все же я бы не пропустил этот смех и легкое презрение в этих темных глазах, хотя они загорелись за мой счет. Стелла…
В дверь постучали, и вошел его камердинер Оливер.
Лорд Лейчестер мгновение рассеянно смотрел на него, затем очнулся от своих размышлений.
– В чем дело, Оливер?
– Вы послали за мной, милорд.
– О, да! Я совсем забыл. Я вымоюсь и надену другое пальто.
Оливер бесшумно прошел в другую комнату и помог своему хозяину сменить бархатный смокинг на фрак, привел в порядок густые, коротко подстриженные каштановые волосы и открыл дверь.
– Где они все? – спросил он. – Есть ли кто-нибудь в курительной комнате?
– Да, мой господин, лорд Бартон и капитан Холлидей; Маркиз Сэндфорд и Сэр Уильям в бильярдной.
Лейчестер кивнул и пошел вниз по лестнице, по коридору. Слуга откинул занавес в сторону и открыл дверь, и Лейчестер оказался в небольшой прихожей, с одной стороны которой стояли папоротники, наполняя воздух тропическим ароматом.
Пара лакеев в великолепных ливреях стояли у двойной занавески и по знаку лорда Лейчестера раздвинули ее. Лорд Лейчестер прошел через небольшой коридор, уставленный скульптурами,