мама, – сказал он с улыбкой.
– О да, я понимаю, – согласилась она.
Он постоял мгновение, глядя на нее сверху вниз со всей сыновней гордостью молодого человека за красоту матери, и, наклонившись, коснулся губами ее щеки, а затем ушел.
Графиня посмотрела ему вслед смягченным взглядом.
– Кто может не любить его? – пробормотала она.
Напевая мелодию из последнего оперного буффа, он легко взбежал по лестнице и прошел по коридору, но когда он дошел до дальнего конца и постучал в дверь, легкий воздух замер на его губах.
Тихий голос прошептал:
– Войдите, – и, осторожно открыв дверь, он вошел.
Комната была небольшой и роскошно обставленной в довольно странном стиле. При первом входе постороннего человека поразили бы мягкие и нежные оттенки, которые пронизывали все вокруг. В комнате не было ни одного яркого цвета; ковер и портьеры, мебель, сами картины – все было в спокойном оттенке, который не мог утомить глаз или утомить чувства. Ковер был толстым персидским ковром, который заглушал звук шагов, дорогие драпировки прохладного и спокойного серого цвета покрывали стены, за исключением промежутков; сам камин был закрыт полупрозрачным экраном, и единственный свет в комнате исходил от лампы, которая была подвешена на серебряной цепи к потолку и закрыта толстым абажуром.
На диване, стоявшем у окна, полулежала молодая девушка. Когда Лейчестер вошел, она приподнялась и повернула к нему бледное, но красивое лицо с выжидающей улыбкой.
Красивое – это слово, которое легко пишется, и пишется так часто, что его значение притупляется: оно не передает ни малейшего представления о неземной красоте Лилиан Уиндвард. Если бы мистер Этеридж нарисовал лицо с глазами Лейчестера и придал ему изящно очерченные губы и духовное выражение одного из ангелов Рафаэля, это было бы справедливое изображение Лилиан Уиндворд.
– Это ты, Лейчестер, – сказала она. – Я знала, что ты придешь, – и она указала на маленькие дорожные часы, которые стояли на столе рядом с ней.
Он подошел к ней и поцеловал, а она обняла его за шею и прижалась лицом к его лицу, ее глаза смотрели в его с восторженной преданностью.
– Какой ты горячий. Там внизу жарко?
– Ужасно, – сказал он, усаживаясь рядом с ней и засовывая руки в карманы. – Там нет ни малейшего дуновения воздуха, и если бы оно было, хозяин позаботился бы о том, чтобы его убрать. В этой комнате безумно прохладно, Лил; войти в нее – одно удовольствие.
– Правда? – спросила она с радостным нетерпением. – Ты действительно так думаешь. Мне нравится слышать, как ты это говоришь.
– Да, это самая красивая комната в доме. Что это так сладко пахнет?
– Сирень, – сказала она и указала на букет на столе.
Он слегка вздрогнул и, протянув руку, достал букет.
– Я подумал, что это сирень, – тихо сказал он. – Я заметил это, когда вошел.
Она взяла у него веточку и закрепила ее в его лацкан, на фоне которого ее руки казались белыми, как свежевыпавший снег.
– Ты отнесешь ее в свою комнату, Лей, – сказала она. – Ты заберешь весь букет.
– Ни за что на свете, Лил, – сказал он. – Этого хватит.
– И что они делают? – спросила она.
– Обычное дело, – ответил он, – играют, поют, играют в вист и вообще надоедают друг другу до смерти.
Она улыбнулась.
– И что ты делал все это время?
– Помогал в последнем развлечении, – легко ответил он.
– Мне сказали, что ты ушел, – сказала она.
Он кивнул.
– Да, я вывел лошадь на прогулку.
Она засмеялась тихим, приглушенным смехом.
– И бросил их в первую же ночь! Это похоже на тебя, Лей!
– Какой смысл было оставаться? Я полагаю, это было неправильно. Я несчастлив! Да, я поехал прокатиться.
– Это был прекрасный вечер. Я смотрела на закат, – и она посмотрела в окно. – Если бы я знала, что ты уезжаешь, я бы тебя поискала. Мне нравится видеть тебя верхом на этой большой гнедой. Ты скакал через луга?
– Да, – сказал он, – через луга.
Он помолчал с минуту, потом вдруг сказал:
– Лил, сегодня ночью мне было видение.
– Видение, Лей! – повторила она, с нетерпением глядя на него.
Он кивнул.
– Видение. Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, за исключением тебя, Лил!
Она не протестовала, но улыбнулась.
– Лей! Девушка! Какой она была?
– Я не могу тебе сказать, – сказал он. – Я наткнулся на нее через мгновение. Гнедая увидела ее первой и встала. Я тоже был поражен!
– И ты не можешь сказать мне, какой она была?
– Нет, если бы я описал ее обычными фразами, ты бы улыбнулась. Вы, женщины, всегда так делаете. Ты не можешь не быть женщиной, Лил!
– Она была темноволосой или светлокожей?
– Темной, – ответил он. – В то время я этого не понял; невозможно было понять, была ли она темноволосой или светлой, когда смотришь на нее, но потом я вспомнил. Лил, ты помнишь ту фотографию, которую я прислал тебе из Парижа, фотографию девушки с темными глазами и длинными шелковистыми волосами, не черными, а каштановыми на солнце, с длинными ресницами, затеняющими глаза, и губами, изогнутыми в полусерьезной улыбке, когда она смотрит на собаку, ласкающуюся у ее ног?
– Я помню, Лей. Она была такой?
– Да, только живой. Представь себе девушку на картинке живой. Представь себя собакой, которой она улыбалась! Я был собакой!
– Лей!
– И она говорила так же хорошо, как и улыбалась. Ты можешь себе представить, какой голос был бы у той девушки на фотографии. Мягкий и музыкальный, но ясный, как колокол, и полный тонкого колдовства, наполовину серьезного, наполовину насмешливого. Это был голос девушки, которую я встретил сегодня вечером на дороге.
– Лей! Лей, ты пришел сегодня вечером, чтобы написать мне стихи. Я очень благодарна.
– Поэзия! Это истина. Но ты права; такое лицо, такой голос сделали бы поэтом самого жестокого человека на свете.
– Но ты не жесток, Лей! А девушка! Кто она такая? Как ее зовут?
– Ее зовут, – он на мгновение заколебался, и его голос бессознательно стал удивительно музыкальным, – Стелла, Стелла.
– Стелла! – повторила она. – Это красивое имя.
– Не так ли? Стелла!
– И она кто?
– Племянница старого Этериджа, художника, в коттедже.
Глаза Лилиан широко раскрылись.
– В самом деле, Лей, я должна ее увидеть!
Его лицо вспыхнуло, и он посмотрел на нее.
Она поймала его нетерпеливый взгляд, и ее собственный внезапно побледнел.
– Нет, – серьезно сказала она. – Я не увижу ее. Лей … Ты забудешь ее к завтрашнему дню.
Он улыбнулся.
– Ты забудешь ее к завтрашнему дню. Лей, дай мне посмотреть на тебя!
Он повернул к ней лицо, и она посмотрела ему прямо