Года в нее вгрызались, как в букварь,
Фальшивая насквозь, ни лев, ни голубица,
Кого бросало в дрожь, едва зачнет сквозняк,
Кто истине служил, но попадал впросак.
Ну, как в такое не влюбиться!
2
Ну что с того, что райский плод запретен?
Ну что здесь нового? Сей мудростью горды,
Они все знали наперед. Конечно, не заметив
Того, ктo их журил из облачной гряды.
Так и пошли. Их путь лежал во мраке --
Слабеет память, смутен смысл речей --
Их отказались понимать собаки,
Не с ними разговаривал ручей.
Рыдали, ссорились, свобода не давалась,
И, словно от подростка горизонт,
От них упорно зрелость удалялась,
И страшно, что ответ держать придется.
Но издали их ангелы хранили от
Законодателя и стихотворца.
3
Лишь только запах выражает чувства,
С пути не сбиться -- только глаз и дан.
Фонтанов речь неясна. Птиц искусство
Бессмысленно. И так сложился план
Охоты на слова -- уже не до съестного.
Зачем ему гортань? Вот главный интерес!
Он целовал невесту ради слова
И мог послать слугу за звуком слова в лес.
Они покрыли мир, как саранча.
А он -- он жалок был ввиду такой напасти
И, собственным творениям подвластен,
Мог и проклясть их племя сгоряча.
К ним, недостойным, он сгорал от страсти.
И так подавлен был, что хоть зови врача.
4
И он остался. Стал прикован к месту.
Стояли стражи у дорог -- то лето, то зима.
И сватали холмы ему невесту.
И блеск светила вел -- не проблески ума.
Он с братьями не ладил, ибо в вере
Они нестойки были, идолам кадя.
И, если гость стучался ночью в двери,
Могли и оседлать, как бедуин коня.
И начал понемногу изменяться он.
Все ближе к почве, цвет лица землистый,
Да и смердел уже, как жертвенный баран.
«Эй, он -- простак!» -- неслось со всех сторон,
Поэт в нем видел свод сермяжных истин,
И ставил гражданам его в пример тиран.
5
Он одарил их истиной крылатой:
Земле беспечной быть, коли конец один!
Он соблазнял девиц, представ пред ними в латах,
Без Страха Рыцарь, Щедрый Властелин,
От гнета матерей Спаситель и Исхода
Пропагандист, за ним пошли сыны,
Заматерев в скитаньях -- год за годом --
И познавая у костров, что люди все равны.
Но вдруг ненужен стал -- насытилась земля.
Он опустился и сходил с ума,
И пил по черной без оглядки.
Или сидел в конторе городской
И одобрял Законы и Порядки.
И ненавидел жизнь всей душой.
6
Он звезды наблюдал и птиц свободный нрав,
Разливы рек и взлет Империй краткий,
Гадал на требухе и иногда был прав,
Платили хорошо за верные догадки.
Он в Истину влюбился даже прежде,
Чем он ее познал, и в скит свершил побег,
Где и постился в одиночестве, в надежде
Ее уговорить, и презирал всех тех,
Кто ублажал ее руками, всех тех, прочих,
Кто глух был к голосу ее. Один, он, без борьбы
Ей следовал, хоть подгибались ноги.
Он шел за ней, чтоб посмотреть ей в очи
Догнал, взглянул, увидел -- все слабы,
И самого себя, как одного из многих.
7
Он слепо им служил -- и, говорят, был слеп.
Меж ними он ходил, ощупывая вещи,
Их ощущенья пели в нем, но, вслед,
Они кричали -- «Бога голос вещий!»
Он стал ненужен, ибо был столь чтим,
Что зря огонь он посылал на кущи.
И трепет сердца им в ответ, он принимал за гимн,
А то был голос Зла, отныне им присущий.
Не пелись песни, он их сочинял,
В размер старательно вгоняя сонм видений,
Печаль лелея, словно план владений.
И, как убийца, шел в свой вертоград,
Чтобы на них взглянуть, и головой качал,
И трепетал, встречая хмурый взгляд.
8
Оратай справный, он -- оратором вдруг стал
С терпимым к злу и ироничным взглядом,
С лицом живым, что у твоих менял,
Идея равенства овладевала стадом.
И братом стал ему последний человек,
И небо он воздвиг, вздымая всюду шпили,
Музей хранил его Ученье, как ковчег,
И за доходами папирусы следили.
И все произошло в такой короткий срок,
Что он забыл, зачем был миру явлен,
Он к людям шел, но оставался одинок.
То денег не считал, то, вдруг, смиряя пыл,
Клочок земли не мог сыскать, где тень от яблонь,
Ни обрести любовь, в которой дока был.
9
И в смерть они входили словно в скит,
И даже нищий, оставляя что-то, ибо присно
Не ведать гнета, им казалось, предстоит,
И в экстремисты подавались эгоисты.
Над океаном праведников прах
Касался, как рукой, печали, боли, судорг,
Воды и воздуха и мест во всех местах,
Где угнездились вожделенье и рассудок.
Когда нам выбор предстоит, они питают нас,
И нам их воскресить, ну, хоть бы обещаньем,
А мы их предаем всем нашим вздорным знаньем.
И в нашем голосе -- их стоны в смертный час;
Но только нам дано их возродить к свободе, зане
Еще возможно услыхать их ликованья глас. .
10
Он был дитя еще и -- до чего ж хорош!
Волхв нес ему дары и бил поклоны оземь,
И нищий был готов отдать последний грош,
И мученик шел радостно на казнь.
Но кто же мог сидеть с ним целый день?
Вот, на носу страда, протерлaсь власяница...
Они палаты камены ему воздвигли, где
Могли ему внимать, а он с того кормиться.
Но спасся он. Им невдомек досель,
Что был он тот, кто в мир пришел на муки,
И трапезу делить, и простирать к ним руки.
Остались в храме алчность, страх и люди.
И нищий видел там тирана цитадель,
И мученик -- бесстыдных своих судей.
11
С престола встав и взор склоняя долу,
На агнца с овцами взирал с любовью -- Он.
И голубя послал, один вернулся голубь,
Такая музыка вгоняет юных в сон.
Но Он-то отроку такое предназначил!
И, значит -- покорись, оправдан произвол,
Полюбишь истину и все пойдет иначе,
И поблагодаришь -- и прянул вниз орел.
Но не сработали ни доброта, ни гнев.
Внимал малец Ему, ну, разве, скуки ради,
И увернуться от отеческих объятий
Все время норовил. Но вот с пернатым
Сошелся запросто, весьма поднаторев
В науке убивать -- прaщой и автоматом.
12
Эпоха подошла к концу. И, заурядно, смерть,
Последний избавитель, ждет в своей постели.
И тень тельца громадного им больше не суметь
Увидеть, сколько бы глаза не проглядели.
Им спать без снов: и то ведь, их дракон
Кастрирован и жаждет смерти в топях,
И след его простынет вскоре. В копях
Последний кобольд под камнями погребен,
К печали, впрочем, кратковременной, певцов.
Да вот беда -- из замка чародея,
Чтоб землю окружить невидимым кольцом,
Поперла челядь, на глазах наглея,
И убивая сыновей, кто шел сразиться с нею,
Позоря дочерей, сводя с ума отцов.
13
Конечно, воспеть жизнь, воспеть многократно
За то, что цветет она, хаос поправ,
За звериную грацию, за терпение трав,
За то, что хоть кто-то был счастлив когда-то.
Но, вот, чей-то плач. Ах, причина известна -
Растление душ и паденье столиц,
Ибо зло неизбывно, ибо даже сам принц,
Ко лжи прибегая, царит в Поднебесной.
Историю тошнит от наших бодрых од
Никчемной расе обещаний и провидцев,
Зачатой от звезды, но Рай нам только снится.
И быстрый Запад -- лжет, и в никуда идет,
Похожий на цветы, медлительный народ,
Чудной строитель Восемнадцати Провинций.
14
Ох, худо будет нам, когда там, в небесах,
В сполошных заревах -- что твой висок горячий,
Прожектора лучи внезапно обозначат
Созданье щуплое, внушающее страх.
Ему не ведомо, что лопнет, как нарыв,
И что врасплох нас на земле застанет
Как будто пробудившаяся память,
И как сознанье, вдруг вмещающее взрыв.
Евреи, Женщины и Богачи -- от Расы не убудет!
Вот что скрывает каждый дружелюбный взгляд -
Их собственный, от всех сокрытый, ад.
Когда мы лжем -- не горы наши судьи.
Мы обитаем на земле, она и вторит в лад