По полу топот тяжелых сапог.
И их глаза пылают.
БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ
Над вереском ветер. Сыч воет в лесу.
Вши под туникой и сопли в носу.
Дождь барабанит, дырявя мой шлем,
Я стражи на Стене, но не знаю зачем.
Туман подползает сюда из низин,
Подружка в Тангрее, я сплю один.
Аулус у дверей ее шляется гордо,
Противны манеры, тем более морда.
Пусть рыбе кадит христианин Пизон,
В молитвах его поцелуй невесом.
Кольцо, что дала, я отбросил — не нужно!
Хочу я подружку и плату за службу.
Когда б с одним глазом я был ветеран,
Я бил бы баклуши, плюя в океан.
МОНТЕНЬ
Из окна библиотеки мог видеть он
Кроткий пейзаж от грамматики в страхе.
И города, где лепет — принудителен,
И провинции — если заикаешься — кончишь на плахе.
Когда Реакция начнет народ мутить,
Не много же ей возьмет, надменной и бесполой,
Обильную страну вообще оставить голой,
Оружье Плоти дав, чтоб Книгу победить.
Столетью зрелому продлиться не дано,
Когда благоразумной чернью правят бесы.
И сладострастное дитя любовь зачать должно,
Сомненье сделав методом познанья,
Кокоток письма содержаньем мессы
БРЮССЕЛЬ ЗИМОЙ
Разматывая струны улиц, куда — бог весть,
минуя фонтан молчащий или замерзший портал,
город от тебя ускользает, он потерял
нечто, утверждавшее — «Я есть.»
Только бездомные знают — есть ли,
местность обычно к скромным добра,
несчастья их собирают вместе
и зима завораживает как Опера.
Ночью окна пылают в богатых домах, так
фермы горят, обращая окрестности в прах,
фраза наполнена смыслом, что твой фургон,
взгляд собеседника опережает твой — кто он?
И за пятьдесят франков купит право чужак
согреть этот бессердечный город в своих руках.
* * *
Хочешь милого увидеть,
И не выть в тоске?
Вот он в сумраке с борзыми,
Сокол на руке.
Не подкупишь птиц на ветке
Чтоб молчали. Прочь
Не прогонишь солнце, зыркнув,
Чтоб настала ночь.
Ночь беззвездна для скитальцев,
Ветер зол зимой.
Ты беги, посеяв ужас
Всюду пред собой.
Мчись, пока не станет слышен
Плач извечный волн.
Выпей океан бездонный.
Ох, и горек он.
Там, в обломках корабельных,
Где песок зыбуч,
Отыщи, сносив терпенье,
Золоченый ключ.
Путь тебе к мосту над бездной,
На краю земли.
Купишь стража поцелуем
Проходи. Вдали
Замок высится безлюдный.
Ты успела в срок.
Поднимайся по ступеням,
Отопри замок
Позади сомненья, страхи,
Проходи сквозь зал;
На себя взгляни, сдувая
Пауков с зеркал.
За панелью ножик спрятан
Видишь? Молодец!
Нож воткни себе под сердце.
Лживей нет сердец.
ТЕ, ОДИНОКИЕ, КТО ИХ ВЫШЕ
В шезлонге, в тени, я удобно лежал
И думал под шум, что мой сад издавал,
Разумно природой устроено, знать, —
От птиц и растений дар речи скрывать.
Вдали некрещенный щегол пролетел
И все что он знал, на лету и пропел.
Цветы шелестели, ища, так сказать, пару.
А коль не судьба, самим пароваться в пору.
Из них никто не способен на ложь,
Никто не изведал предсмертную дрожь
И, перед временем зная свой долг,
Ритмом иль рифмой сквитаться не смог.
Так пусть оставят язык тем, одиноким, кто их выше,
Кто дни считает и по точному слову томится. Мы же,
Со смехом и плачем нашим, тоже шума основа:
ДИАСПОРА
Но как он уцелел — понять никто не мог:
Не сами ли они его внушить им умоляли,
Что им не жить без их страны и догм,
Что есть один лишь мир, из коего они его изгнали.
И может ли земля быть местом без границ
Раз Это требует, чтобы любви пределы пали?
Все приняв на себя он ужас стер с их лиц,
Он роль свою сыграл, как замысел велит,
Чтоб те, кто слаб и сир, воистину спаслись.
Пока и места не осталось гнать его в пыли,
Кроме изгнания, куда он был гоним.
И в том завидуя ему, за ним они вошли
В страну зеркал, где горизонт незрим,
Где смертных избивать — всё, что осталось им.
* * *
Что у тебя на уме, мой бездельник,
Мысли, как перья, топорщат твой лоб:
С кем переспать бы, занять что ли, денег,
Поиск сокровищ иль к сейфу подкоп?
Глянь на меня, мой кролик, мой соня,
Дай волю рукам и, знакомое, всласть,
Исследуй движеньем ленивой ладони,
Помедли у теплого дня на краю.
С ветром восстань, мой змий, мой великий,
Пусть птицы замолкнут и свет станет мглой.
Оживи на мгновенье, пусть ужас, пусть крики,
Вырви мне сердце и мной овладей.
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
В ярких плащах, подходящих к предстоящему,
Сошлась на время духовная и мирская власть
Мирить вечность со временем и класть
Камень в основу здания брака. К вящему
Удовольствию продажного человечества в эти дни
В городе, переполненном шпионами, гудящему.
Двери захлопнулись наконец; сообщено, что вердикт готов
И найдены формулировки, основа спасения,
Навсегда и, что истинные отношения
Между Агапе и Эросом определены.
Горожане вывесили флаги в знак примирения,
Мужики танцевали и жарили на улицах быков.
Когда все разошлись, примчались с новостями четыре гонца:
«Враждебные племена движутся у Западных границ,
На Востоке Девой зачатый сын снова идет в мир сей,
Южные порты кишат евреями, не в предверьи ль конца?
В Северных провинциях обмануты люди
Тем, кто заявляет, что десять звезд, а не семь.»
И кто увенчал городского совета гранит
Озлобленным криком стариков, уставших уже совсем:
—Postrernun Sanctus Spirifus effudit?
РАЗДЕЛ
Беспристрастный, по крайней мере, он достиг своей цели,
Страны, которую он был послан разделить, не видя доселе,
Где два фанатичных народа стали врагами.
С разными своими диетами и несовместимыми богами.
«Время, -- напутствовали его в Лондоне, -- не ждет. После всех раздоров
Слишком поздно для взаимного перемирия или разумных переговоров.
Единственное решение теперь лежит в разделе.
Вице-король думает, как вы увидите из его послания,
Тем лучше будет, чем меньше Вас будут видеть в его компании,
Так что не рассчитывайте на него; как Вы хотели,
Мы дадим вам четырех судей, двух индуистов и двух мусульман,
Для консультаций, но заключительное решение принимать Вам.»
Взаперти, в уединенном поместье, с охраной из доверенных лиц,
Патрулирующих сад, дабы держать подальше наемных убийц ,
Он взялся определять судьбу миллионов, наконец, на деле,
Карты, бывшие в его распоряжении, совсем устарели
И перепись населения определенно врала или почти,
Но не было времени их проверить или инспекцию провести
Спорных областей. Жара пугала, как марево вдалеке,
И вспышка дизентерии держала его постоянно на поводке,
Но в семь недель все было сделано, границы определены,
И континет разделен, худо-бедно, на две страны.
На следующий день он отплыл в Англию, где быстро забыл
Это дело, как и подобает хорошему юристу. «Боюсь, — говорил
Он своем клубе, -- возвращаться, чтобы кто-нибудь не подстрелил.»
ДВОЕ
Что он сделал такого, за что не мил?
Если хочешь знать — он нас оскорбил:
Ну, да —
Мы сторожим колодцы, мы с оружьем в ладах,
Нам смешно, что мы вызываем страх.
Мы — счастье; но мы и беда.
Ты— город, а мы— часы у ворот,
Мы– стражи, в скале охраняем вход.
Двое.
Слева — стоим и справа — стоим
И неотрывно, поверь, следим.
За тобою.
Право же, лучше не спрашивать нас
Где те, кто смел нарушить приказ.
О них забудь.
Мы были рифом для тех, воронкой в воде,
Горем, ночным кошмаром, где
Не розами — путь.
Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов