Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Матушка хочет знать, останется ли госпожа Парванэ на обед.
– Нет-нет, большое спасибо, – сказала Парванэ. – Я уже ухожу.
– Очень хорошо, – проворчал Али, – а мы проголодались.
И с тем вышел.
Я рассердилась на Али и была смущена и не знала, что сказать Парванэ. Она видела, как моя семья относится к ней, и сказала сама:
– Я слишком зачастила сюда, наверное, надоела им. Когда ты вернешься в школу? Ты уже десять дней лежишь в постели – не довольно ли?
– Я тут с ума схожу. Так скучно, так устала. Наверное, в субботу приду.
– Сможешь? Тебе уже разрешили?
– Мне гораздо лучше. До субботы буду делать зарядку.
– Там нам будет гораздо свободнее. Клянусь, я боюсь лишний раз показаться на глаза твоей матери. Зайду за тобой в субботу утром ровно в полвосьмого.
Она расцеловала меня в обе щеки и сбежала вниз по лестнице, не потрудившись завязать шнурки. Я слышала, как во дворе она сказала матушке:
– Простите за беспокойство, но я должна была зайти. В субботу у нас важная контрольная, я предупредила Масумэ, чтобы она успела подготовиться. К счастью, нога у нее, кажется, почти зажила. Я зайду за ней в субботу пораньше, и мы пойдем в школу вместе, не торопясь.
– Не стоит, – сказала матушка. – Ей еще нельзя будет выходить в субботу.
– А как же контрольная? – настаивала Парванэ.
– Контрольная и контрольная. Ничего особенного. Али говорит, до экзаменов еще целый месяц.
Я распахнула окно и крикнула:
– Нет, матушка, мне обязательно нужно пойти в школу Это подготовительная контрольная. Баллы за нее складываются с оценкой за экзамен.
Матушка сердито повернулась ко мне спиной и скрылась в кухне. Парванэ глянула на меня, подмигнула и ушла.
Я тут же занялась ногой. Когда становилось слишком больно, я ложилась и поднимала ногу повыше. Я втирала в лодыжку не один желток, а сразу два и двойное количество масел. А в промежутках между лечением и упражнениями я все время перечитывала письмо, ставшее для меня самым драгоценным сокровищем. Я все думала: почему его сердце – зеркало, отуманенное скорбью? Наверное, жизнь у него нелегкая. Работает, содержит мать и трех сестер, учится. Быть может, будь он свободен от стольких обязанностей, будь его отец жив, он бы прямо сейчас пришел просить моей руки. Доктор говорил, его семья пользуется уважением. Да я бы согласилась жить с ним хоть в погребе. Но почему он пишет, что мое имя подходит моему характеру и лицу? Раз я приняла его письмо, не означает ли это, что я уже не могу считаться невинной? Разве невинные девушки влюбляются? Но что же мне делать? Я старалась не думать о нем или хотя бы утишить свое сердце, чтобы не застучало чересчур громко, когда я увижу Саида. Но это было не в моей власти.
В субботу утром я проснулась раньше обычного часа. По правде говоря, едва ли я спала в ту ночь. Я оделась и застелила постель, чтобы все видели: я поправилась. Отставила бабушкину трость, которая мне верно служила, спустилась по ступенькам, держась только за перила, и села позавтракать.
– Думаешь, тебе можно идти в школу? – спросил отец. – Не лучше ли будет, если Махмуд отвезет тебя на мотоцикле?
Махмуд сердито глянул на отца и ответил:
– Отец, о чем ты говоришь? Нам только не хватало, чтобы она прокатилась без хиджаба с мужчиной на мотоцикле!
– Она обвяжется платком. Ведь так?
– Конечно, – сказала я. – Я никогда не хожу в школу без платка.
– И ты ее брат, а не чужой человек, – добавил отец.
– Помилуй, Аллах! Отец, мне кажется, Тегеран и тебя сбивает с пути.
Я прервала Махмуда и сказала:
– Не беспокойся, отец. За мной зайдет Парванэ. Она мне поможет, мы вместе дойдем до школы.
Мать что-то неразборчиво пробормотала. Ахмад, с глазами красными от ночного пьянства, грубо, как всегда, выкрикнул:
– Ха! Парванэ! Я запретил тебе с ней водиться – а ты собралась использовать ее как трость?
– Почему запретил? Чем она тебе не нравится?
– Чем не нравится? – фыркнул он. – Вульгарная, все время хихикает, смеется, юбка у нее слишком короткая, она виляет бедрами на ходу.
Я сильно покраснела и огрызнулась:
– Юбка у нее вовсе не короткая, длиннее, чем у многих в школе. Она спортсменка, вот и не ходит, как некоторые, семеня на цыпочках. И откуда тебе известно, что она виляет бедрами? По какому праву ты смотришь на чужую дочь?
– Заткнись, а то врежу тебе по губам так, что все зубы посыплются! Мать, ты видишь, какой она стала наглой?
– Хватит! – взревел отец. – Я знаю господина Ахмади. Он человек уважаемый, образованный. Дядя Аббас просил его посредничества, когда тягался с Абол-Гассемом Солати из-за соседнего магазина. С тем, что решит господин Ахмади, никто не спорит. Все доверяют его слову.
Ахмад побагровел, обернулся к матери и сказал:
– Вот видишь! Нечего удивляться, отчего девчонка обнаглела. Как не обнаглеть, когда все за нее заступаются. – И, обернувшись ко мне, прорычал: – Иди с ней, иди, сестренка. Конечно же, эта девица – само целомудрие. Иди, поучись у нее приличиям.
И тут как раз в дверь позвонили. Я попросила Фаати:
– Скажи ей, что я сейчас выйду.
И, спеша положить конец спору, быстро повязала платок, попрощалась и захромала к двери.
На улице я почувствовала, как обдувает лицо холодный ветер, и постояла с минуту, наслаждаясь свежим воздухом. Морозный воздух пах юностью, любовью, счастьем. Я оперлась на Парванэ. Нога все еще болела, но я о ней и не думала. Стараясь сдержать волнение, я медленно, тихо шла по направлению к школе. Саида я увидела издали: он стоял на крыльце аптеки, на второй ступеньке, и смотрел на улицу. Заметив нас, он спрыгнул со ступеньки и шагнул вперед поздороваться. Я закусила губу – и он сразу же понял, что приближаться не следует, вернулся и остался стоять на крыльце. Глаза его погрустнели, когда он присмотрелся к моей забинтованной ноге и неуверенной походке. У меня же сердце рвалось вон из груди, к нему. Мне казалось, будто я много лет его не видела, и вместе с тем мы стали теперь ближе, чем когда виделись в последний раз. Теперь я знала Саида, знала его чувства ко мне и любила его гораздо больше прежнего.
Поравнявшись с аптекой, Парванэ обернулась ко мне и сказала:
– Ты, должно быть, устала. Передохнем минутку.
Я оперлась рукой на стену и негромко ответила на приветствие Саида.
– Сильно ли болит нога? – робко спросил он. – Хотите, я принесу вам обезболивающее?
– Спасибо, уже намного лучше.
– Берегись! – тревожно шепнула Парванэ. – Идет твой брат Али!
Мы торопливо попрощались и пошли дальше.
В тот день у нас был урок физкультуры, но мы с Парванэ пропустили его, а заодно и еще один. Нам так нужно было поговорить! Когда завуч вышла во двор, мы убежали и скрылись в туалете, а потом уселись за киоском с кофе. Под слабым февральским солнышком мы еще два или три раза перечитали письмо Саида, расхваливая его любезность, сострадательность, обращение, почерк, стиль и образование.
– Парванэ, я думаю, у меня что-то с сердцем, – сказала я.
– Что у тебя с сердцем?
– Оно странно бьется. То и дело словно в пляс пускается.
– Когда ты его видишь? Или когда не видишь?
– Когда я вижу его, сердце бьется так часто, что я задыхаюсь.
– Это не болезнь, подруга! – рассмеялась она. – Разве что любовная болезнь. Даже у меня – а при чем тут я? – сердце внезапно куда-то ухает и отчаянно бьется, когда он появляется передо мной. Могу себе вообразить, что ты чувствуешь.
– Думаешь, я буду это чувствовать и когда мы поженимся?
– Глупышка! Если ты будешь так же чувствовать себя после свадьбы, тогда и правда обратись к врачу – это уж точно болезнь.
– О! Мне еще ждать по меньшей мере два года, пока он закончит университет. Но это не так уж плохо: тем временем и я получу аттестат.
– И ему потом в армии два года служить, – напомнила Парванэ. – Если перед учебой не отслужил.
– Ну, это вряд ли. Сколько ему лет? Может быть, его и не призовут. Он ведь единственный сын, отец умер, он содержит всю семью.
– Возможно, и так. А работу легко ли найти? Разве он сможет обеспечить две семьи? Много ли зарабатывают аптекари?
– Не знаю. Но если придется, я перееду к его матери.
– То есть ты готова забиться куда-то в глушь и жить со свекровью и золовками?
– Конечно, готова. Я бы с ним и в аду согласилась жить. А Резайе вовсе не плохой город. Говорят, чистый и красивый.
– Лучше Тегерана?
– Во всяком случае климат там лучше, чем в Куме. Ты забываешь: я выросла не здесь.
Сладостные мечты. Как любая восторженная девушка шестнадцати лет я рвалась ехать куда угодно, что угодно сделать ради Саида.
В тот день мы с Парванэ долго читали и перечитывали свои ответы на его письма. Сложили воедино все черновики и попытались составить нормальное письмо. Но пальцы у меня замерзли, почерк – да еще когда под лист бумаги подложен портфель – выходил безобразный. В итоге мы постановили, что я перепишу набело дома, вечером, а Саиду мы ответ отдадим на следующий день.
- Улпан ее имя - Габит Мусрепов - Историческая проза
- Свенельд или Начало государственности - Андрей Тюнин - Историческая проза
- Борджиа. Первая итальянская мафия - Ирина Александровна Терпугова - Историческая проза