Твоя, — отвечает ему горец.
— Нет, не моя она, — говорит Уастырджи.
— Нет, твоя, — опять отвечает ему бедняк. — Она родилась от большого осла и большой ослицы.
Понравились эти слова старику-волшебнику и так сказал он горцу:
— Вижу я, что ты не обманываешь меня. За это даю я тебе маленького осла и маленькую ослицу. Возьми их в свой хадзар, корми горным сеном, а когда они вырастут больше, работай на них не покладая рук, и тогда беда не войдет больше в твой хадзар.
Услыхал эти слова горец и обрадовался, обрадовался и говорит старику:
— Да продлит аллах твою жизнь вовеки!
— Да продлит он и твою жизнь! — сказал Уастырджи, потом сел на своего белого коня, ударил плетью осла и ослицу и по ущелью поехал в тот аул, где жили раньше священник и мулла. А бедняк с маленьким осленком и маленькой ослицей пошел в другую сторону — туда, где был его хадзар.
Идет бедняк по тропинке и от радости песни распевает, а маленький ослик и маленькая ослица бегут впереди, по камням копытами стучат и хвостами мух отгоняют.
Вдруг увидел горец: остановился маленький осленок на тропинке, вытянул уши и посмотрел на высокий перевал, потом остановилась маленькая ослица, тоже вытянула уши и тоже посмотрела на высокий перевал. Тут горец ударил их березовой хворостиной и опять погнал перед собою, а сам подумал: «Видно, маленький осел и маленькая ослица хотят посмотреть на отца и мать». Только подумал так, как вдруг опять остановились на тропинке маленький осел и маленькая ослица, остановились и назад повернулись. Еще грустнее прежнего посмотрели они на высокий перевал, длиннее прежнего вытянули уши. Да только не услыхать ослятам, как стучат копыта старого осла и старой ослицы, не видать им больше отца и матери. И чем дальше бежали они от высокого перевала, тем длиннее становились у них уши, а глаза все грустнее и грустнее. А когда пригнал горец ослят во двор своего хадзара, уши у них выросли большие, точно башни на утесе, и глаза их стали печальные, как осенняя ночь в горах.
Вот с тех пор у всех ослов и ослиц печальные глаза и длинные уши.
VIII
Тем временем старый Уастырджи ехал на белом коне и плетью погонял осла и ослицу. А осел и ослица все бегут да бегут по горной тропинке, копытами о камни стучат, хвостами мух отгоняют и головы назад не поворачивают, как раньше, в лес не забегают и на дорогу не валятся, как больные. Видят они — близко уже их аул.
Кто знает, сколько ехал старый Уастырджи по тропинке, но вот показался, наконец, аул, где жили прежде священник и мулла. Остановил тогда старик своего белого коня, остановил он и осла с ослицей, потом ударил плетью осла и сказал:
— О, бог богов, преврати осла в то, чем был он раньше.
И осел вмиг превратился в муллу. Вздохнул мулла глубоко и сказал старику:
— Да накажет тебя аллах за все страдания и обиды, которые я перенес за эти два года.
А Уастырджи ему и говорит:
— Я превратил тебя в осла за то, что язык твой не знает правды, за то, что ты сам не работал, а заставлял других работать на себя. Пусть отныне, пока на земле растет трава, с гор течет вода и арба катится на равнине, горцы про тебя говорят: «Где пройдет мулла, там и мышка крошки не найдет».
Ничего не ответил старику мулла, опустил голову на грудь и печально пошел в свой аул.
А ослица, как услышала, что сказал Уастырджи, задрожала от страха, закричала на все ущелье, потом повернула к старику глаза и уши и ждет, что старик с ней будет делать.
Посмотрел Уастырджи на ослицу и говорит:
— Погоди, хитрый священник, и тебе достанется от меня.
Тут волшебник Уастырджи ударил серебряной плетью ослицу и сказал:
— О, бог богов, преврати ослицу в то, чем она была раньше.
И ослица вмиг превратилась в священника.
Вздохнул священник глубоко, и от радости, что опять священником стал, он перекрестил себе лоб. Перекрестил лоб и говорит волшебнику:
— Пусть всевышний бог простит тебя за то, что ты заставил меня работать и день и ночь на бедного горца. А теперь я пойду к себе в аул и отдохну после двухлетнего труда.
— Послушай, что я тебе скажу, — говорит священнику волшебник. — Я превратил тебя в ослицу за то, что язык твой не знает правды. И чтобы все видели отныне, кто ты такой, пусть одеждой тебе будет ряса, а голова твоя обрастет волосами. И пусть, когда увидят тебя горцы, они скажут: «Лучше поверить лисе в дремучем лесу, чем поверить священнику в рясе».
Только сказал так старый Уастырджи, как черкеска у священника превратилась в длиннополую рясу, волосы выросли у него до самых плеч, а на лице появилась седая борода. Посмотрел священник на длиннополую рясу и опечалился, погладил седую бороду и опечалился еще больше, потрогал рукой длинные волосы и так опечалился, что опустил голову на грудь и медленно пошел по тропинке в аул.
Когда священник и мулла скрылись в своем ауле, старый Уастырджи — да будет счастлива его жизнь вовеки — ударил серебряной плетью белого коня. Вздрогнул белый конь и распустил могучие крылья. Поднялась в ущелье буря, задрожали высокие горы, аул задрожал, зашумел дремучий лес, и волшебник скрылся за облаками.
С тех пор так и повелось — увидят горцы священника и говорят: «Лучше поверить лисе в дремучем лесу, чем поверить священнику в рясе», а как муллу увидят горцы, говорят: «Где пройдет мулла, там и мышка крошки не найдет».
МУЛЛА, СВЯЩЕННИК И ТРИ ВОРА
I
В большом ауле за Черными горами жили-были священник и мулла.
Хорошо жилось мулле и священнику в том большом ауле.
Ели и пили на пирах, ели и пили на свадьбах. Да еще носили им горцы подарки: кто курочку принесет, кто вина, кто ягненка, а кто и целого барана.
И говорил мулла, поглаживая седую бороду:
— Слава аллаху, слава Магомету, его пророку!
А священник крестил себе лоб и говорил:
— Благодарю